впускает меня, обнимает, целует, щекочет
и ласково, но неразборчиво что-то бормочет,
щебечет – приземист, всклокочен, сутул, глуховат.
И я прохожу по извилистым скользким дорожкам
в дощатый сарай – эту виллу советских времён.
Но кончится лето, и небо с алмазным горошком
брезгливо возьмут за углы и скатают в рулон.
И вместо солёного пота, геройства и чванства
пацаньего: сила, сноровка, смекалка, успех
у девочек, – сплюснутый кубик жилого пространства,
ужастики, грёзы, невроз, изнурительный грех.
Нежданные взлёты, паденья, – а стёжка всё уже,
кустарник всё глуше, всё меньше сирени и звёзд,
и снится всё реже, как ты всё идёшь по тому же
мосту, и дрожишь, и не веришь, что кончится мост.
2009
Дай перепрыгнуть через палочку,
через рябиновую веточку,
упасть в слезящуюся скважину,
в окоченевшую ладонь;
я наблюдаю через щёлочку,
как прыгают через верёвочку
нагие мальчики и девочки
и превращаются в стволы,
и – нагло выпрыснули веточки,
и почки рдеют, листья ло́снятся,
а ты – ручей, пустой, серебряный,
сквозящий полым, нежилым,
необжитой плешивой звёздочкой:
они выпрастывают щупальца,
щекочут склизкие присосочки
твою надмирную тоску,
твою бесплотную серебряность,
твою охрипшую проскваженность
навстречу этим глупым чурочкам,
Конец ознакомительного фрагмента.