Прости глупого старика, мой мальчик! ‒ добродушно произнес мистер Смит, глядя на улыбающегося Эдварда. ‒ Больше я не усомнюсь в тебе ни на секунду. Знаешь, сто раз уже проклял я тот день, когда судьба свела меня с тем человеком. Именно тогда и начались все наши несчастья. ‒ Смит стал грустен и сосредоточен. ‒ Я помню все, как будто это было вчера.
Это был обычный весенний вечер. Смит сидел в любимом трактире за кружкой эля. Слегка захмелевший, он на какое-то время позволил себе расслабиться и забыть о неудачных попытках найти для дочери хорошую работу. Он просто сидел, бессмысленно глядя в окно, периодически откликаясь на приветствия заходивших знакомых. Разговаривать ни с кем не хотелось и Смит, погрузившись в поток бесполезных, но умиротворяющих его мыслей, равнодушно плыл в нем.
Незнакомый голос со странным, не характерным для этих мест акцентом нарушил спокойное течение мыслей старика Смита, и он, поддавшись приступу любопытства, начал искать глазами того, кому он принадлежал.
Зал трактира к тому моменту уже заполнился любителями дешевого эля и лишь за столом Смита оставалось свободное местечко. Не обнаружив никого, чье лицо не было бы ему знакомо, Смит вновь погрузился в мысли, но тут, над своей головой он услышал тот самый голос, что привлек его внимание. Смит поднял глаза и увидел стоящего перед ним незнакомца.
Простите, сэр, могу я присесть? – учтиво спросил он.
О, конечно. – не желая показаться невежливым ответил Смит.
Незнакомец сел, снял шляпу, положив ее на стол справа от себя и аккуратно пригладил густые седые волосы. Лет пятидесяти, невысокого роста с большой круглой головой на плотном теле и крючковатым, как у совы носом. Глаза, то ли серого, то ли голубого цвета, прикрыты были полуопущенными веками, отчего казалось, что человек этот находится в какой-то полудреме. Лишь когда он начинал говорить, веки его поднимались и взгляд цепких пронзительных глаз устремлялся на собеседника. Ни усов, ни бороды незнакомец не носил, был гладко выбрит и пах хорошим одеколоном. Голос его, похожий на мяуканье кота, протяжный и немного гнусавый, казалось, создан был для убаюкивания собеседника. Одет он был хорошо, не дорого, но достойно. Добротный костюм сидел на нем как влитой, выглаженная свежая сорочка поражала своей белизной.