Только вот шпаги при кукле не было. Зато пернач небольшой серебряный в кукольной руке подрагивал.
– Пер-нач, – по слогам произнёс понравившееся словцо царь Пётр.
И тут же очнулся.
А очнувшись, припомнил: во сне спрашивал он о чём-то куклу. А о чём – никак в толк не возьмёт.
Бормотала что-то кукла в ответ. Но что именно – не припомнить.
Тут Пётр Алексеевич окончательно стряхнул сонную одурь и велел позвать князя Меньшикова.
Тотчас изящный Меньшиков и явился. Поклонился, мелко завитым париком своим пол подмёл. Потом подступил, проныра, поближе и пылинку с государева плеча смахнул.
Царь ему:
– Ты у нас, Данилыч, как иголка, проворный. Распорядись-ка, чтобы куклу мне сделали. Нужна очень… Сына моего, младенца Петра, когда ещё выучу? Вот кукла для обучения и муштровки мне и сгодится!
Меньшиков от неожиданности даже на каблуке крутанулся:
– Вот так история! В детство ты, что ли, почал впадать, государь? Не поздновато с куклами играть?
– Олух ты лопоухий! Генерал-фельдмаршал, а ничего не понял. Мозговитую куклу хочу получить я. Кукольный сын мне требуется! И чтоб как живой был. Царевича Алексея не смог я наставить на царство. Царевичу Петру – полтора года от роду. Глядишь, набью руку на кукле, а там и сына подросшего выучу. Ты в Европах говорящих кукол видал? Ну, то-то же. Пускай немцы такую механику выдумают, чтоб кукла могла всё, что скажу, сперва повторять, а затем и сама начала соображать потихоньку!
Меньшиков в сомнении даже крякнул.
– Крякай не крякай, а исполнять придётся. Да гляди мне, Данилыч! Должно тому кукольному сыну десять годков быть. Ведь и мне десять было, когда на престол садился. Ростом, лицом и телом кукла должна быть в точности со мною схожа. И зовётся пусть Петрушей Михайловым, как я называл себя когда-то. И чтоб мужеского пола была, а не межеумком каким-то!.. Да, вот ещё что. Скажи-ка ты мне: как будет по-русски кукла мужеского рода?
– Куклак! – не раздумывая выпалил Данилыч.
Ответом государь остался очень даже доволен.
– Ну, куклак так куклак.
Тут царь Пётр раззадорился, стал по комнате ходить, руками размахивать. А потом подошёл к изящному Меньшикову, обнял его и сказал:
– Понимаешь, Данилыч! Не балаганный Петрушка с грубым смехом мне нужен. Балаганная кукла – гроша ломаного не стоит! Да и устал я от грубого скоморошества и «всешутейших соборов»! Нужен мне Петруша иной, разумеющий вложенные в него мысли. И притом правдиво царю отвечающий, этаким ласковым, сыновним манером… Ещё хочу, чтоб куклак в ассамблеях выступал! Своими ответами гостей напрочь сражал. Умней и свободней человека российского должен стать Петруша! Вот какой кукольный сын мне нужен. Будто взяли мы с тобой его из кукольного вертепа и к жизни нашей пристроили. Кукла в жизнь – прыг! И ведёт свою роль. Причём со своим, подсобляющим делу разумением! Никого не предаёт. Мерзостей творить даже не собирается. Кукла, от себя самой говорящая, страшно полезной нам будет!..