Интересные у них с ней взаимоотношения, неоднозначные. Как и вся жизнь Мэтта.
Очень странно и обидно то, что тетя вообще никогда не сидит с ним за одним столом. Вот и сейчас, хоть и время – к ужину, ушла работать в сад, лишь бы не есть вместе с Мэттом. Ну и что она там забыла в октябре? Листья старые граблями собирает? Но не дай бог Мэтт выйдет помочь, она такую благодарность ему выскажет, что апатии хватит на год вперед.
Кир смеется из-за этого над Мэттом: тоже мне, беда, работать не разрешают, да тут только позавидовать можно. Но это все так только выглядит. Лучше бы Мэтт работал с ней вместе, чем чувствовал, что она его боится.
«Яблоко от яблоньки недалеко падает, – сказала она как-то. – Откуда я знаю, чего от тебя ждать? От твоего отца ничего такого не ждали, от твоей матери ничего такого не ждали, от твоей сестры ничего такого не ждали, а они вон, что наделали! Сиди-ка ты на месте, мой дорогой, спокойнее будет и мне, и тебе».
Скрипя половицами, Мэтт поднимается на второй этаж. Перед дверью своей комнаты – замирает. Чудится, что на чердаке шумят тетины голуби, которых… которых… давно уже нет. Как же она их любила, своих голубков. Она редко улыбается, а вот ухаживая за ними – улыбалась. А потом Мэтт сделал ошибку. Большую-пребольшую ошибку, и ему кажется, что тетя молчаливо в этом упрекает каждый божий день.
Мэтт забирается на стул, открывает люк, вытягивает лестницу.
Пыльно и грязно. До сих пор валяется зерно и перья. Надо же… десятилетие прошло, а тетя так и не смогла заставить себя здесь убраться. Мэтт, конечно, уже не раз сюда поднимался, но этой грязи не замечал. Да ему и не до этого тогда было. Идея! Вот Мэтт и воспользуется этим ее страхом чердака, уберет тут все. И тетя ничего не сможет поделать, и Мэтт наконец-то почувствует себя не паразитом, а полноценным членом семьи. Н-да, семьи… Только нужно спуститься за ведром с тряпкой.
– Зря ты это. Уходи, пока она тебя не увидела, – слышит он голос сестры. – Ты же знаешь, как она тебя не любит. И чего ты вьешься за ней, как бесхребетный пес?
Вопреки тревоге, слышимой в ее голосе, Мэтта пронизывает тепло.
Ева сегодня здесь.
Сидит на подоконнике, курит. И ей все равно, что вокруг – осколки от разбитого окна. Она больше не боится боли, и Мэтт это знает.
– Мэтт, Мэтт. Это я дала тебе такое прозвище, когда ты, маленький, сказал нам, что тебе не нравится твое настоящее имя, помнишь? Считай, помогла тебе начать жизнь заново. Ты должен меня слушаться, Мэтт. Так почему ты позволяешь тетке так с собой обращаться, а, братик?