Я лежал в законченном бою,
под нависшими клочками дыма
и на рану тяжкую свою
лишь смотрел, смотреть желая мимо.
С ней одной лежал наедине
в жадных джунглях чуждого мне края.
Лишь чертой теперь виднелся мне
мой «Фантом», дымя и угасая.
И так точно гасли вместе с ним
все мечты мои, предо мной немея:
жаждой денег, славы был томим
словно лишь в одном померкшем сне я.
И не мог найти нигде вокруг
я ответа на свое молчанье;
и терял мой военный дух,
как «Фантома» смутное названье.
И так странно всё вокруг меня
облекалось ранним вечным светом,
но жить боле не желал и дня
я, герой страны, на свете этом.
Но увидел вдруг я пред собой
паутинку светлую так рядом,
и в её узор судьбы иной
впился я своим ожившим взглядом.
Как виденье, здесь она была
средь умов, охваченных войною,
в гуще страха, хаоса и зла
мне одна понятной и родною.
Охватили трепетом в тот миг
и порывом нового страданья
из потухших детских лет моих
яркие меня воспоминанья.
И, как ране, я в своих руках
будто вижу комикс о герое:
молчаливо свой трагичный шаг
он влачит в молчание ночное.
И так мне он памятно знаком,
в мире чуждом, гордом и прельщённом
ставший Человеком-пауком
тот подросток с видом потаённым.
И пред мной вдруг поднялась кругом
с яркой, грустной и тревожной краской,
вся в борьбе отчаянной со злом,
жизнь его под злополучной маской.
И так ясно вспомнил я затем,
как держал ответственность он свято
и, не понимаемый никем,
получал утрату за утратой.
Жизнь свою он риску поддавал,
о наградах и не помышляя,
и терзался вечно и страдал,
сам себя от мира отвергая.
И всё видел в комиксе я том…
и так остро вспомнил вдруг её я…
в том далёком шестьдесят втором
паутину за спиной героя.
Эта паутина за спиной…
как же стал вдруг снова понимать я:
это символ долга пред судьбой,
верный символ дара и проклятья.
И теперь я в прошлом за собой
заблужденье видел роковое,
как под краской жизни молодой
впечатленье предал о герое.
Предал я с насмешкою своей…
так надменно… с твёрдым порываньем
ценный образ тех погибших дней
и порыв к добру во взгляде раннем.
И, летя безумно сквозь войну,
до последнего с судьбой вою,
эпохальную мечту одну
слепо так преследовал свою я.
И теперь один, в краю чужом,