– Хозяйка, поспешить бы надо, иначе ночь застанет нас в полях, а в темноте, на ощупь мне до города не добраться. Ночевать же в поле в такое время и в вашем состоянии… ой… я даже думать не хочу.
Элиза стиснула зубы и ответила:
– Ты прав, гони коня, поспешай. Я как-нибудь потерплю.
Возница ударил кнутом, и повозка разогналась. Уже почти стемнело, когда по очень длинному, но мелкому оврагу они от Крукова добрались до первых хат Завихойского предместья, до той его части, что именовалась Халупками. Было уже девять вечера. Со стороны кафедрального собора доносился колокольный звон – сладкозвучная молитва, которую вот уже четыре столетия возносили с башни Богу за рыцарей, что сложили головы под Варной3. И в этот самый момент у пани Элизы отошли воды. Возница, перепугавшись, погнал к первой с краю лачуге, крытой соломой, и принялся стучать в оконную раму:
– Люди, помогите, женщина рожает!
Осторожно, со скрипом приоткрылась дверь – перекошенная, запиравшиеся на скобу, покрытая несколькими слоями облупившейся известки.
– Что случилось? – спросила молодая женщина, с любопытством оглядывая Войцеха.
– Барыня рожает. У нее воды отошли. Пустите нас и помогите. А то что мне делать?
– Юзек, Юзек, иди сюда!
Лохматый мужик остановился у нее за спиной. А вместе с ним пятеро или шестеро детей разного возраста, которые, разбуженные от первого сна, терли кулаками глаза.
– Помоги человеку, перенеси барыню в хату. Я подготовлю кровать. А ты, Маня, – она обратилась к старшей дочери, – беги к старой Майцыне4, чтоб приняла роды.
Элизу очень быстро вынесли из повозки и уложили на просторную супружескую кровать.
В Халупках началось движение. Из хат высыпали люди, заинтригованные тем, что происходит. Каждый изъявлял желание чем-то помочь, но лохматый мужик стоял, словно Цербер, в дверях и отгонял самых назойливых. Он впустил лишь двух или трех баб, потому что было неизвестно, не потребуется ли Майцыне какая-то помощь.
Подозвал он пальцем и одного из своих сыновей, мальчишку, на вид лет двенадцати.
– Владя, а ну, бегом на Подолье, сообщи пани Коженицкой, что племянница ее у нас сейчас разрешится.
– Ладно, – паренек мигом развернулся и исчез в темноте.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого духа…
Грузная акушерка размашисто перекрестилась. Собранные в хате бабы тоже перекрестились и хором ей ответили: