Я их окликнул.
– Пацаны! А че, в доме то, кто живет?
На мое появление, мальчишки вытянули шеи, замерев кто где стоял. Они тут же засобирались назад, стали запрыгивать на забор и, пружиня с него, исчезать в чаще по одному.
– Э, так живет тут кто или че? – крикнул я им вслед. Последний, встретившись со мной взглядом, не смог отвертеться.
– Тут морской волк живет, – ответил он, таинственно вытаращил на меня глазенки и пустился догонять товарищей.
Я уже приближался к такой волшебной догадке о том, что дом, под которым я провел свою первую ночь, заброшен. Трудно было поверить, конечно, но ответ паренька воодушевил меня с новой силой. Решив, что это какая-то игра, или он просто ляпнул, что в голову взбрело, и по сути это означает, что никто в этой развалине не живет, я подождал пока ребятня убежит и полез на мансарду.
– Морской волк, морской волк, – изрядно развеселившись, бубнил я себе под нос и скрипел шаткой лестницей, – Тут только я морской волк, – дребезжал я дверью, приподнимая ее и отставляя в сторону.
То, что я увидел, погрузившись в сумрак мансарды – мрачного пахнущего старым деревом чердака, повторяющего потолком скаты крыши – буквально остановило меня на полушаге. Все пространство было исчерчено вертикальными линиями, черно-рыжими, толстыми, образовывающими на полу кольца. Когда глаза мои привыкли к темноте, я понял, что это цепи – должно быть, якорные – покрытые слоем ржавчины и такие крупные, что было удивительно, как под их тяжестью не проломится крыша. Уворачиваясь от этих «гирлянд» и, задрав голову в попытке рассмотреть, как они там, в подпотолочном мраке, крепятся, я увидел первый рисунок. Со ската крыши он нависал надо мной, словно икона в храме. Огромный глаз, подобно амебе, расплывающийся в ложноножки. Затем проявился второй рисунок – сочный бутон пиона или розы на женской ноге, от чего, сильно, конечно, напоминающий жопу. Третий – человеческая голова, нарисованная в виде пня, с древесными кольцами на срубе и корнями, повисшими в воздухе…
Кстати, последнее это же моя придумка! Рисунки, которые я показывал Длинному – «Лес женщин», помните? «Пеньки в виде женских головок, деревья, переходящие в женские тела». Длинный тогда сказал, что я не сам это придумал, и он где-то видел такое прежде.
– Где, где! Вот где! – усмехнулся я, ныряя под цепями и продолжая рассматривать рисунки. Ими был украшен весь чердак – крылья летучих мышей и бабочек, карнавальные маски, пластилиновые физиономии и музыкальные инструменты с человеческими ртами. Труба вот, наполненная окурками. Все это закручивалось в вихре наподобие Ван-гоговой ночи, и в то же время, походило на старинные полотна, сменяющие друг друга в зависимости от ракурса. Сомневаюсь, что мне удалось рассмотреть их все – со стен они переходили на крышу и исчезали высоко во мраке, и для этого понадобилась бы люстра. Но мне еще было на что посмотреть. Помимо галереи рисунков, между залежей чердачного хлама из старых настольных ламп, рассохшихся тумбочек, рулонов ватмана, обоев и всякого такого, я нашел много чего интересного.