Кстати! Почему-то уже в первый рабочий день я вспоминаю себя худым, образца полугодичной давности – с острыми материнскими плечами, высокой талией, длиной шеей и треугольной физиономией с хрупким подбородком и тонкой верхней губой, злобной ниточкой, выдающей много чего нехорошего. В такой ипостаси я сильно похож на маму, бывшую балерину, даже скелет у меня по субтильности скорее девичий. Не знаю, как мне удалось так быстро похудеть, возможно, воспоминания эти относятся ко второму или третьему дню моей работы, что тоже в общем-то удивительно, но я отчетливо помню, что в перерывах на перекур выхожу я на улицу Десантников, уже нагловатым и развязным, и вполне осознавшим свое преображение. Причем без всякого пафоса, в стиле – Я вернулся! Я вернулся! – вернулся и вернулся, без дурацкого ликования, будто из чана с кипящим молоком выпрыгнул. Произошло это совсем незаметно, так что и вспоминается только – вот я приехал в Коктебель и трясу животом по Десантникам, лукошком с мамиными пирожками и испуганными глазками посматриваю на девушек. А вот я выкорчёвываю пень на Десантниках, с гривой мокрых волос и лоснящимися от пота жилами на красном теле. Сплетаюсь с корнями щупальцами, вырываю из недр косматую чушку и, стоя на хвосте, десятью руками подтягиваю джинсы, закуриваю и убираю волосы с глаз. Кольцами, вокруг себя. И спрашиваю проходящих девушек, – У вас резинки для волос не найдется? – Девушки хихикают, обдают меня жаром алых от солнца плеч и весело шлепают дальше, подпрыгивая попками в разноцветных шалях. Или я приглашаю их купаться в ночном море. Это стало моей неизменной фишкой – всех напропалую приглашать на вечерний берег, любоваться звездным небом, бултыхаться в лунной дорожке, а то, глядишь, и нагишом, наслаждаясь своей непосредственной дикостью с юным незнакомцем в первозданной купели морской пучины, в общем, все эти прелести, единственно доступные мне за неимением денег. И надо сказать, купался. С одной курортной медведицей, появившейся впервые под конец рабочего дня, когда я еще полуголый и припорошенный цементной пылью, прохлаждался в ожидании дневной зарплаты. Она широко шагала по крутому склону на набережную, в черном коротком платье, лихо подпрыгивающем на буром загаре ее мощных бедер. Жадно ловила воздух большим улыбающимся ртом в вишневой помаде.