Посидев так с минуту, бежит к проводницам. У входа в служебное купе застает уже знакомую ему тетку с сильно накрашенным лицом.
– Сперли деньги! Все деньги украли! – кричит он.
Проводница поднимает на него глаза. В потрескавшемся перламутре век они походят на глаза хамелеона, вращающиеся независимо друг от друга, и кажется, что одним глазом проводница подозрительно смотрит на юношу, а другим – вопросительно косится на свою напарницу, сидящую в глубине купе: смуглую, маленькую, с барсеткой на форменную юбку, за всю дорогу не показавшуюся ни разу, – Че, все деньги украли?! – звонко выдает та из своего сумрака. – Тю, шош ты так, а где они у тебя были?
– В куртке были! – истерично восклицает юноша. – Она вот так висела, у входа висела, вот так в кармане! – машет он руками перед лицом первой проводницы, продолжающей молча смотреть в обе стороны.
– А ты куда едешь? – снова доносится веселый голос из купе.
– В Коктебель еду. Какая разница, куда я еду. Никуда я теперь не еду!
Юноша бежит к себе. Там он еще раз переворачивает матрасы, снова садится и потерянно смотрит в окно.
К нему приходит первая проводница, что с перламутровыми веками.
– И что, совсем больше нет денег? – угрюмо спрашивает она.
Юноша разводит руками.
– Ну, оставайся, что ли, – неуверенно говорит проводница, посматривая одним глазом на выпотрошенный рюкзак.
– До вечера. Назад тебя так отвезем.
Юноша хмурится, достает из кармана сигареты, но, видимо, сообразив, что в купе курить нельзя, прячет назад.
– Нет, хрен с ним! – говорит он после некоторой паузы. – Поеду так!
Так поехал!
Не знаю, что мне взбрело писать этот фрагмент от третьего лица. Невероятно утомительное занятие. Но надо сказать, что пока я писал, указывая на бумажник, который в куртке, и на куртку, которая у двери, и на дверь, которая всю ночь открыта, заволакивая все это прелестями моей попутчицы, я понял, что обстоятельства кражи волновали меня гораздо меньше, чем бездарно мною упущенная возможность поживиться модельным телом. Я и испугался-то не так сильно, как описывает «автор», и, доезжая до Коктебеля на попутке, не столько прокручивал в уме способы умыкания из меня маминой зарплаты – все же денег была куча, и возлагал я на них большие надежды – сколько расстраивался о том, что и с маминой зарплатой ходок я оказывался неважнецкий.