Одинокая свеча дрожала пламенем в моих руках, отдавая дань памяти погибшим. Не только Иверийским правителям, как это принято у квертиндцев, но и всем, кого я потеряла к своей восемнадцатой Красной Луне. И хотя это была только вторая Красная Луна, которую я видела в своей жизни, у меня была уже личная, грустная, но всё же необходимая традиция.
Иверийская корона, которую удерживали статуи семерых богов, казалось, не отражала, а впитывала багряный лунный свет, поглощая льющуюся с неба благодать.
Я думала об отце, который так и не увидел меня студенткой академии. Я думала о матери, которая оставила мне такое странное наследство и погибла ради своей идеи. Я думала об узниках из Кедровок, которые навсегда застыли тенями в моём сердце. И, конечно, я думала о Каасе.
Тусклые свечные огоньки вспыхнули вокруг, выдавая присутствие обитателей академии. Студентов с каникул вернулось ещё совсем мало, поэтому зелёных жилетов было не больше десятка. Небольшая группа образовалась с другой стороны статуи – подальше от меня. Они тихо перешёптывались, зажигая свечи от пламени уже горящих и сверля меня взглядами.
На площадь высыпали рудвики под предводительством Эльки Павс. Плотный воздух наполнился плавающими в тумане огоньками, высокими и низкими, крупными и мелкими. И все они стекались туда, где не было Юны Горст. На площади перед академией собралось уже много людей и рудвиков, но я стояла одна под прицелом краснолунного света и горького презрения.
В толпе я заметила магистра Калькут: её освещённый крохотным пламенем подбородок выглядел зловеще. Даже она сторонилась меня, подчёркивая, что мне нет места на празднике памяти в честь правителей, которых убила моя мать. Я сжала в ладони тиаль, надеясь, что этот крохотный жест верноподданства докажет местным квертиндцам мою непричастность. Кажется, сделала только хуже: некоторые студенты брезгливо сморщились.
Ректор Аддисад стояла у входа, не двигаясь ни к одной из сторон. Вряд ли она хотела подчеркнуть свой нейтралитет – взгляд её был блуждающим и рассеянным. За лето мы виделись редко, но я успела заметить, что поездка в столицу сильно изменила ректора: она стала задумчивой, подавленной и какой-то обречённой, как будто в сильной женщине погас её лазурный огонёк. Даже сейчас она отрешённо вглядывалась в пламя свечи, словно могла увидеть там свою судьбу.