Сердцем страны, из которого произрастали корни духа народного, была Москва со своими старинными церквами, росписями, иконостасным богатством; со старинными библиотеками, манускриптами, летописями, книгами; со всей живописью и произведениями декоративного и прикладного искусства; со своими легендами, сказаниями, преданиями, молвой, духом; со своим материальным богатством, старинным ансамблем, со своими названиями и признаками, и со всем прочим, чего нельзя было измерить ни гирями, ни аршинами, ни золотниками, ни штуками, но что составляло и составляет душу и сердце каждого русского и что так до слёз было и есть дорого ему, и не только ему, но и не так давно обрусевшему инородцу.
Недаром Петр I в борьбе с боярской оппозицией, да и с народом, чтобы оторвать страну от традиций, перенёс столицу в болото, в пустыню, на ровное голое место, в чухонию. Этот акт был свидетельством беспримерной проницательности Царя, зревшего в самые корень проблемы.
Как говорил историк Иван Егорович Забелин, занимавшийся историей Москвы, она втянула в себя всё самое выдающееся, самое прекрасное, что создали разные края России в области культуры.
Все народы России видели в ней свою святыню, символ своей Родины, свою матушку. И с тем большей лёгкостью пошли народы Европы на международный заговор против России, чем больше он отвечал интересам их буржуазии, а точнее – того самого ротшильдовского спрута, которого она олицетворяла, и который был её фактическим хозяином.
Наполеону гораздо важнее и удобнее было бы взять Петербург и навязать на выгодных для себя условиях кабальный для России мир, но этим не достигалась бы тайная цель похода. Вот почему он, вопреки всякой логике, о которой говорило большинство писателей, не ограничился ни Витебском, ни Смоленском, а как бы вынужденно пошёл дальше, на Москву, взятие которой не сулило ему никаких особенных выгод, но которую он должен был уничтожить, а Кремль взорвать, чтобы не осталось и памяти об утверждении русской государственности, символом которой и был Кремль, как не осталось бы и свидетеля бесчисленных поражений международного зла, пытавшегося «раздавить» Русь во все времена, проламывая её рубежи то с Востока, то с Запада, то аварами, то печенегами, то монголами, то поляками, то шведами, а то французами с «двадцатью при них нациями». Проникая за его стены, все эти набродные толпы, сброд, или, как часто тогда говорили, «сволочь», неизменно убирались восвояси, если их не вышвыривали железной рукой народного гнева».