С Димой фото было всего одно. Редкое, на котором я тоже хорошо получилась. Со светом материнства в глазах. Но я смотрела не на себя, на него. Смотрела не узнавая: такой он был теплый и любящий. Одна рука на моем плече, вторая – на моем же выпирающем пузе. Я вспомнила, как мы болтали, выбирая имена детям. Дима наклонился, собираясь поцеловать мой живот, а Соня, сидевшая напротив нас с камерой, щелкнула… Запечатлела миг. Сказку, которой не было.
Сама себя презирая, я повесила снимок в центр. И рядом еще один. Один из самых последних. Дети. В одинаковых голубых комбинезонах, уставились в камеру одинаковыми темно-серыми глазками. Настолько хорошенькие, что я не сдержалась и захватила снимок.
Ощущая себя мошенницей, я прикрепила его к стене. Один из них был Саша, а второй Влад… Факт!
– Какие лапусики!.. – остановилась за моей спиной Катя. – А кто из них кто?
Мое самообладание лопнуло, обломки разлетелись по кабинету.
– Влад – доктор, а Саша – доктор наук!
Катя попятилась. Я резко отвернулась. Не говорить же, что я сама понятия не имею. Что стоит мне появиться, оба орут, словно я их сожрать пришла. Я все еще думала, кто из них, кто когда Катин взгляд уцепился за профиль Димы.
– Слушай-ка… Погоди-ка! Это разве не Матрица? Он же любовник Поповой!
– Это, – сказала я злобно, – Дима. Мой муж.
Катя фыркнула: фу-ты, ну-ты!
– Ты у своей любовницы мужика увела?
Я медленно обернулась.
– Слушай сюда!.. Мы с Соней – просто подруги. Что же касается его, то я сейчас наберу и попрошу подъехать. Задашь ему все скопившиеся вопросы. Лично. Совет: не называй его Матрицей, он знает кунг-фу.
Оскорбленно повернувшись ко мне спиной, Катя строевым маршем вышла из кабинета, едва не растоптав по дороге Чуви.
– Ровинская, – спросил он, потирая ушибленное плечо. – В народе спрашивают: как тебя теперь называть? Ровинская-сан или Ровинская-Кан?
– «Моя госпожа»! – откликнулась я, поверх Чувиного вихрастого затылка.
Такое могли только Долотов и Петров придумать.
– Моя госпожа, – выведенные на чистую воду, они тут же взяли издевательски-почтительный тон и поднялись, кланяясь мне в пояс и гогоча, – в старые времена, когда у барина рождались наследники, он всем по чарочке подносил. Мы люди простые, не гордые: понимаем, что барин занят. Но в честь возвращения, как говорится, проставиться бы тоже не грех. Чай, не барыня!