День был в разгаре. Солнце освещало макушки зелёных великанов, лёгкий ветерок, обдувая нежное тело Эстель, освежал её. Юное создание остановилось у самой воды. Эстель, недоумевая, смотрела вдаль.
– Что я там найду? – проронила она. – Зачем вообще я туда иду? Может, мага там нет… – Эстель расположилась на зелёном бугорке. – Страшно всё это, – затем она съёжилась и тихо запела. Потом остановилась, выпрямилась, и на её лице выступила безнадёжность. Эстель продолжила петь про себя и зажмурилась, а когда открыла глаза, еле удержалась от выступающих слёз и звонко, пронзительно, будто призывала самых отчаявшихся жить, будто задумала донести до всех свой голос и заставить прислушаться к нему, вновь запела:
Этот мир ещё не готов
Проснуться после вечных снов,
Чтоб его осветила зоря
И прошла бы вокруг алтаря.
Всё быстрее он рушится в ночь,
Ждёт того, кто сумел бы помочь,
Но этот мир ещё не готов
Очиститься от грехов,
Покрывает он снежной периной
То, что так далеко за равниной,
То, что время проносит с собой,
Что веками внушает нам боль.
В этом мире, ещё неготовом,
Столько мутного, но и святого!
Неужели не слышит никто
Эхо бездны над ликом его?!
Трещит он, как ветки в огне;
Он сгорает в адском костре…
Пробуждается он, и вновь
Проливается чья-то кровь!
Ну, зачем этот мир так жесток…
Я могла бы сплести венок
И пустить его по реке
За усопшую душу на дне…
Что же ты стоишь и молчишь!
Разве миром не дорожишь?
Встать на путь разгадки тайн
Посреди лесных окраин?
Тебе ли не знать всего?!
Ищешь счастье, а рядом… лишь зло!..
Последние строки призвали Эстель к чему-то ещё неведомому, но, обязательно, нужному… Закончив петь, она сорвалась с места и погрузилась в воду. Проплыла уже знакомыми ей тоннелями и оказалась в АТЛ.
Стояла возня. Люди носили кувшины с винами и корзины фруктов, гномы таскали дрова и обрабатывали камень, ребятишки играли в салочки. Воздух наполнялся жаром, повсюду кипела жизнь. Но в тени большого дуба, словно в отдалении всей обыденной суеты, утомлённый годами и озабоченный думами, отдыхал бородатый старик в белых одеждах; в правой руке он величественно держал посох, странно изогнутый и закруглённый на верхушке. Старец неугомонно твердил себе что-то под нос. Эстель оцепенела, задумалась, но всё же подошла к нему.
– А-а, Эстель, – приняв за должное, проговорил старик, – рановато ты.