– Интересный у вас кот.
– Интересуетесь котами?– бормотала женщина, не вынимая взгляду из журнала с липкими черными чернилами. Даже с моей точки обозрения было видно, что чернила совсем-совсем не качественны.
– Нет, ищу, где переночевать.
– Переночевать?
– Переночевать.
– Понятно… прости за задержку, ка… капитан, верно?
– О да, вы о погонах? Так это просто дядя дал поносить китель, на время путешествия.
– Дядя, значит. – Дядя.
Она нахмурилась. – Так! Что-то я сбилась. Давай по порядку. Кот? – Кот?
– Кот… да, кот, – она начала что-то вспоминать, закрыла журнал и глаза вместе с журналом.
Так ножницы режут бумагу.
– Кот…, – продолжала она, – Кот здесь только потому, что хозяина он был. Хозяин в прошлом году под поезд попал, а кот так и лежит здесь на коврике у порога. Коврика не видно, потому как он весь его закрыл своей шерстью.
Шерсть кота висла на нем клочьями, изжевана была блохами и выпотрошена японским театром. Совсем забыл, что я путешествовал по Японии. Гостиница же была похожа на что-то германское, нежели японское, с безликим резным фасадом и пустой вывеской с неинтересным иероглифом. И все.
Женщина вздохнула и почесала грудь в районе живота. Не сказать, что она была толста. Человеку с плохим зрением она могла показаться вполне симпатичной издалека, при детальном рассмотрении черты ее лица ничего не говорили, кроме, разве что, еле заметной разницы в величине ее ноздрей, тем не менее, прекрасных ноздрей. Она вслушалась в то, как поезд пересекал забытую богом станцию неподалеку отсюда. Мне же повезло более, я ничего не слышал, а читал по губам. Губы женщины, так же как и все лицо, не были сильно приметны, и издалека казались просто губами. Особенной деталью же являлось ее умение показывать зубки. Такие прокуренные усталые зубки.