– Лягушки испугался! Извини, что не предупредила.
Летом в поле, только так можно сохранить молоко свежим и холодным. Я растеряно посмотрел на сестру и промолвил:
– А я думал, она сама в кринку залезла. Чуть не отбросил коньки.
– Горе ты моё луковое, – промолвила Маринка, – принеси брусок, чтобы заострить литовку. Нам надо за лето накосить не менее двадцати копен. В три пары рук оно поскорей.
Картофель уродится, вам дадим несколько вёдер
– Уродится, куда она денется! Вон какая халява!
– Да какая она бесплатная, сколько в неё труда вложено!
От этого желания нам помочь я повеселел и побежал за бруском. Я бежал, а из-под ног вылетали птицы и кузнечики, разминая крылья, и вскрикивая от счастья, что им дано летать. В городе я таких птиц и не встречал. Едва я принёс брусок, как рядом с нами появилась тётушка. Подбадривая меня, попросила молока. Мы переглянулись с сестрой и начали смеяться. Она глянула на кринку и тоже в смех, понимая, что это моя оплошность: теперь и жажду не чем утолить! Правда, пред самым закатом солнца от реки подуло свежим ветром. Тетушка присела под солнышко на скошенную траву – ноги вытянула. Разувшись, она начала их растирать руками. И здесь я заметил вздутые вены от непосильного колхозного труда, да и от домашних забот. Тётушка хотя и зав. молочно-товарной фермы, но любой крестьянский труд ей по плечу, так как прошла путь от простой доярки до руководителя фермы.
– Ну, племянник, показывай, чему тебя научила сестра.
Я взял в руки косу и стал старательно ею размахивать, как учила сестра. Мне казалось, что я лихо и правильно веду косу. За своей спиной я услышал Маринкин голос:
– Хватит! Но тётушка кричала:
– Продолжай! Для первого раза хорошо!
Я остановился и посмотрел назад. Валки топорщились высоко, сквозь них торчала уцелевшая трава, прокосы были волнистыми, и не вся трава лежала в валках. И горькое неприятное чувство досады охватило меня. Смотрю, как тётка встала с травы и направляется ко мне. Хмурясь, она расспрашивает, правда ли, что за мной нет никакого надзора, что я хожу попрошайничать на базар, что езжу на подножках трамвая, что мой дед по матери из-за меня нас выгоняет со двора своего дома и нам негде жить. Я испугался, как бы она не отправила меня в город.
– Враки! Лажа!
– Враки? Она знает, что я вру. Лицо её меняется, на глазах появляются слёзы. Она обнимает меня и целует, приговаривая: