Почему я так долго слушал его?
Не знаю.
Долгое время я считал, что таким образом просто хотел отдать дань уважения своему учителю, всему, чему он научил меня, предоставив возможность выговориться напоследок.
Отец тогда сказал, что я проявил слабость, что я слишком привязался к этому старику, и именно поэтому меч мой ненадолго замер над глоткой учителя, пока тот с пеной у рта кричал о лучшем будущем.
Но было ли это слабостью или всё-таки состраданием? Или сострадание – это и есть слабость?
Не знаю.
Учитель Зарп был первым, кого я убил. Довольно символично – мой учитель научил меня не только, как правильно сидеть за столом, как принимать гостей и как отвечать на молитвы подданных, но и тому, как правильно втыкать острие меча в тёплую плоть, чтобы превратить её в закостенелое смрадное тело.
Столько лет прошло, а я до сих пор помню, как дрожала рука, пока меч мой обагрялся кровью учителя.
И как бы я не хотел отрицать этого, все же отец был прав: я проявил слабость. Не только в тот день, но и в сотнях дней после. Я убивал тех, кто хотел умереть. Я убивал тех, кто был давно мёртв внутри себя. Я убивал.
Всё было неправильно с самого начала. Мы пошли у них на поводу, сделали всё так, как они и хотели – вернули их к старым богам, вернули в забвение. Всё должно было сложиться иначе, но эти мысли слишком поздно посетили мое сознание.
И хотя спустя столетия я всё же признал свои ошибки и больше не лелею бесплодные мысли о праведности своего прошлого пути, но меня всё же не оставляет в покое одна маленькая деталь. То, с чего все и началось.
Учитель растил меня с младенчества и видел меня насквозь. Он знал, что стоит сказать мне, чтобы добиться своего, но произнес именно эту речь, преследуя какую-то неведомую мне до сих пор цель.
Зачем он звал меня за собой, если знал, что я ни за что не соглашусь?
Раньше меня устраивала мысль о том, что учитель просто хотел умереть от моей руки, легко и быстро, ведь в глубине души знал: их план провалился.
Но сейчас, вспоминая его лицо, я понимаю, что в его глазах тогда горел огонь жизни, безумная жажда вздохнуть, как можно больше, пока лёгкие не перестали качать воздух. Учитель был готов встать и сражаться со мной, и он бы с лёгкостью победил, но почему-то предпочёл толкать безумные речи, стоя передо мной на коленях, словно я в самом деле был для него божеством.