Вадим забрал со стойки регистрации оба посадочных – свой и мой, тщательно уложил вглубь портфеля из натуральной кожи.
«До бординга еще больше часа, пойдем потратим баблишко в дьюти-фри и выпьем», – предложил он.
Я поправил на плече то и дело соскальзывающий рюкзак и потащился за товарищем, мысленно сжавшись и приготовившись к испытанию.
Испытанием был проход зоны дьюти-фри и предвылетных кафешек. Вадим почти не глядя закидывал в корзинку раздражающе бессмысленные вещи: духи, игрушки, шоколад, сувениры, магниты. Каждый раз, бывая с ним в дьюти-фри, я начинал сильно сомневаться в умственных способностях коллеги. Покупать весь этот мусор за неадекватные деньги мог только полный дебил. Но Вадим, судя по всем остальным его, из нормальной жизни, поступкам и словам, дебилом не был. Такой вот явный и раздражающий диссонанс. Поэтому я предпочел погромче включить музыку в наушниках и игнорировать происходящее. Зато потом Вадим снова превратился в нормального парня и мы вместе пошли выпивать перед взлетом. В совместных командировках этот момент я любил больше всего. Тут, где небо соприкасалось с землей, возникала какая-то не воспроизводимая ни в каких других условиях искренность.
Я боялся летать. Не настолько, чтобы признаться в этом кому-то еще, но вполне сильно, чтобы признать страх перед самим собой. Пристегивая ремень безопасности в самолетном кресле, я ощущал, что полностью отдаюсь во власть судьбе. От этого вынужденного доверия на меня нападала исповедальность. Хотелось объяснить что-то про себя, хотя бы и тому, кто, скорее всего, в ближайшие часы сгинет вместе с тобой. Казалось, что высказанное продолжит где-то жить, даже если исчезнут уши, слышавшие твою исповедь.
В последние полгода мы много летали вместе с Вадимом по всему свету, и он внезапно сделался мне кем-то вроде духовника. Что и отталкивающе тяготило, и привязывало к нему одновременно.
До посадки оставалось еще минут сорок. В светлом, парящем над взлетным полем зальчике Jutta Jazz мы устроились возле окна на высоких стульях. Панорамные окна открывали вид на самолеты и стену соседнего терминала. Несмотря на утро, мы выпили. Я рассматривал свое отражение в стекле. «Вовсе не страшный, а просто немного устал», – подбодрил я себя. А вслух произнес:
– Ну что? Как дальше жить будем?