Татаринов, сидя в кубрике вместе с половиной своей группы – вторая половина была за стенкой, – слушал, как старший мичман Диденко травит байки про более счастливую жизнь, которой он жил десять лет назад.
Русские склонны к тому, чтобы вспоминать прошлое хорошими словами и критиковать настоящее, не пытаясь даже представить, что же там будет дальше. Национальная черта, подмеченная еще классиками, расцвела в устах Диденко новым цветом.
– Вот помню, как несколько лет назад я первый раз оказался в Германии. Так что я вам доложу, дорогие господа-товарищи, – покрякивая, сообщил Диденко, ворочаясь на своей койке, – когда приехал, так я был поражен. Как у них там все чисто, какие они все богатые! А что я могу сказать про сегодняшний день? Приехал – да, такие же чистые и богатые, но только какие-то все извращенные донельзя. Вспомните ту улицу, по которой мы ночью ходили. Так это же немыслимо, как люди могут с ума сходить! Разве это нормально?
– Голландия – не Германия, – ответил Малыш.
– Много ты понимаешь, – не согласился Диденко.
– Да-да-да, – поддержал Татаринов Малыша. – Может, ты и в Германии не все видел?! Чего говорить, все равно люди на нас не похожие.
– Почему не похожие? – спорил старший мичман. – Руки, ноги, голова – все одно и то же.
– А вот то, что в голове, в том отличия, – пробасил со своей кровати Малыш.
– Может, и у нас жизнь лучше стала, поэтому и не обращаем уже такого внимания на все их машины да дома, – предположил Голицын.
– Я не об этом, – обиделся на него Диденко. – Ненормальных сколько, ты посмотри. Они хуже, чем обезьяны.
– Ну да, когда европейцы к нам приезжают, они, наверное, от наших алкашей шарахаются точно так же, как мы от их проявлений абсолютной свободы…
Дискуссия о Европе и России затянулась за полночь. Народ абсолютно на трезвую голову философствовал с применением острых аргументов. Татаринов больше не вмешивался… Когда в беседе наступила пауза и стороны начали искать компромиссы, из-за стены послышалось какое-то рычание. Народ примолк и прислушался.
– Храпит кто-то, – наконец сообщил Малыш.
– Иди глянь, – посоветовал ему Татаринов.
Здоровяк вышел в коридор и прошел в соседний кубрик, где можно было сфотографировать следующую картину: Док храпел с тигриным рычанием, а Бертолет с Марконей сидели на своих кроватях, заткнув уши и с ненавистью глядя на спящего… Храп был какой-то действительно чудовищный. Неудивительно, что они расслышали его через толстую стену между комнатами.