Наиболее значительным исключением из этой ветви психоанализа был Юнг. Он считал, что психология и психотерапия неотделимы от философских и моральных проблем человека. Однако, хотя такое признание чрезвычайно важно само по себе, философская реакция Юнга была направлена лишь на неприятие идей Фрейда>{1}, а не на построение философски ориентированной психологии. Юнговское «бессознательное» и мифы сделались новым источником откровения, превосходящим рациональное мышление именно из-за своего нерационального происхождения. Сила монотеистических религий Запада, так же как и великих религий Индии и Китая, заключалась в их отношении к истине и в том, что они провозгласили свою веру истинной. Хотя такое убеждение часто бывало причиной фанатической нетерпимости, в то же время в сознание как последователей, так и противников этих религий внедрялось уважение к истине. Но Юнг, в своем эклектичном восприятии любой религии, отказался от поисков истины. Любая теория при условии ее иррациональности, любой миф или символ были для него равноценны. Горячо выступая против рационального релятивизма, Юнг был релятивистом по отношению к религии. Однако в какие бы одежды ни рядился иррационализм: психологические, философские, расовые, политические – он всегда реакционен, а не прогрессивен. Несостоятельность рационализма XVIII–XIX веков явилась следствием не его веры в разум, а узости его понятий. Ориентация на разум и упорные искания истины в гораздо большей степени способны исправить ошибку одностороннего рационализма, чем псевдорелигиозный обскурантизм.
Психологию нельзя отделить от философии этики, социологии или экономики. То, что в этой книге я особое внимание уделяю философским проблемам психологии, не означает, что я считаю социоэкономические факторы менее важными. Я лишь руководствуюсь тем, что выделение одной проблемы дает лучшую возможность представления материала, и надеюсь опубликовать в дальнейшем специальную книгу по социальной психологии, посвященную взаимодействию психических и социоэкономических факторов[2].
Казалось бы, психоаналитик, которому приходится наблюдать упорство иррациональных усилий, должен скептически относиться к способности человека к саморегуляции и освобождению от тисков иррациональных страстей. Однако я должен признать, что в своей психоаналитической практике я все более и более убеждался в противоположном: люди обладают сильнейшим побуждением к здоровью и счастью, которые являются частью их естественного, природного состояния. «Лечение» поэтому означало устранение препятствий, мешающих жить в полную силу. Как бы там ни было, но следовало бы удивляться не тому, что на свете так много больных неврозами, а тому, что большинство людей относительно здоровы, несмотря на то мощное воздействие неблагоприятных факторов, которому они подвергаются.