– Я, конешна, не всё понимал про гений и идиот. Но я понимал так. Нужне третье человек. Но бильетоф всего два. Я могу купить дипломатическая касса. За валюту.
– От же блять… Русскому человеку не х… ничего не купить, жрать нечего, а иностранцам пожалуйста. Всё что угодно. Только валюту подавай, – опять пробурчал в усы Лёня. Он уже хотел пуститься в свои любимые пространные разговоры про политику и преступный ельцинский режим, но его перебил Лёха.
– Лёнь, погоди. Паоло хочет помочь, как я понимаю. И в отличие от нас предлагает реальную помощь. Мы уже два часа сидим. Только водку пьём. А как помочь Макси, так и не решили. Понятно, что Макси не горит желанием ехать с одной Наташкой. Я его понимаю. Это же непонятно, кто из них должен за кем следить. То ли Макси за сестрой, как старший брат, то ли Наташа, чтобы Макси там не загулял. Я вот что предлагаю… – он повернулся к своей жене Татьяне и спросил: – Тань, а ты не хочешь поехать отдохнуть? А что? Покупаешься, позагораешь. Видишь, у меня в этом году с отпуском не получается. В Макси я уверен. Вам с Наташкой будет не скучно. Я думаю, что хорошо отдохнёте. Что скажешь?
Татьяна улыбнулась, потом задумалась. Будучи женщиной серьёзной и ответственной, она прокручивала в голове все «за» и «против» такого поворота ситуации. Все молчали. Наконец Татьяна вышла из внутреннего погружения, вытянула из пачки тонкую сигарету и, взглянув мужу в глаза, произнесла:
– Лёша, если ты считаешь, что так нужно, и ты справишься тут один, то я поеду. Почему бы и нет?
Раздался коллективный выдох. Наконец-то всё разрешилось как нельзя лучше. Компания загалдела, раздался смех, на лицах появились улыбки. Все подспудно чувствовали за собой если и не вину, то точно какое-то неудобство из-за того, что не могут сами составить компанию Максу. Опять же не вспомнить, кто первый предложил скинуться дополнительно деньгами, но по кругу пошла хрустальная ваза, и все стали кидать в неё пока так и не ставшие привычными деньгами смешные ельцинские фантики со множеством нулей. И даже всегда скупой Лёня долго слюнявил пальцы, отсчитывая мятые купюры, а потом, крякнув сакральное «а блять!», бросил в вазу всё содержимое кошелька. Последними на цветную кучу легла сложенная вдвое не сильно толстая, но всё же существенная пачка таких вожделенных тогда долларов.