Сенька терпеливо ожидала, переступала с ноги на ногу, не роняя при этом ни слова. Ждала, когда брат закончит с размышлениями, воспоминаниями, вытрет бывшим полотенцем руки и сосредоточится. Меж тем Колька долго глядел рассеянным взглядом куда-то вдаль, в поле, сквозь леса, сквозь Есению, потом встряхнул головой и как бы неожиданно обнаружил стоящую перед ним сестрёнку.
– Пахать?
– Нет, пирожки кушать, – прыснула в кулачок Сенька, но тут же деловито добавила: – Лучше с утра, с утречка самого. Просто узнать прибежала – готово ли.
– Ну с утра, значит с утра, – покладисто согласился Колька и вскинул вопросительно подбородок в сторону Кайдана: – С утра. Будить?
– Не, я сам, я рано будюсь. Весной всегда. – Получилось не очень убедительно, поэтому Кайдан, запнувшись, добавил: – Однако, ты забегай, если что.
Колька с Сенькой постарались сдержать улыбки и со всей возможной серьёзностью закивали головами: добряк мог не только рассвет проспать, но и в борозде средь белого дня закемарить. Кайдан внимательно проследил за выражением лица приятеля – напарник выглядел серьёзным, и для этого у него были веские причины. Главной была та, что Держи Кардан, хоть и был обидчивым засоней, но и трудиться мог не покладая рук и без продыху. Иной раз Ермошка силком сдергивал его с трактора или забирал гаечный ключ, видя, что добряк может выпасть из кабины или уронить железяку себе на голову от усталости.
Так что приятели расставались как всегда по-дружески и в добром настрое. На предложение добрячки забежать на ужин Кайдан отрицательно замахал руками: у самого-де дома еды навалом, как бы не попортилась. На этом и разбежались.
Колька всегда считал, что нет большей радости, чем затихариться с новым сборником задач на полатях за печкой и отвлекаться только на глоток ежевичного взвара из большой глиняной кружки. Почему тогда так будоражит предвкушение счастья, когда весенним утром, только солнышко глянуло из-за леса, усаживаешься за рычаги трактора, а за лобовым стеклом не тронутое пока плугом буро-зелёное море. Рядом друг Кайдаша, вдали краснеет платьишко сестры – кудри встрёпаны ветерком. Мотор урчит, всё готово – вперёд!
Вороны и чайки слетаются на парящую живым теплом борозду, каркают и галдят, взлетают заполошно, садятся снова, бранятся за поживу в виде жирных червяков и личинок. Радуются тоже: весна ведь для всех. Перевёрнутая плугом земля местами блестит матово как уголь антрацит, местами сереет песком, а пахнет терпко и сладко так, что в кабине перебивает жаркий запах солярки и моторного масла.