Девчонки захихикали, а Зильке стала малиновой.
– Я хотела поговорить с Дагмар Фишер, – повторила она, чуть приподняв голову.
Дама недоверчиво взглянула на Дагмар:
– Вы знаете эту девочку, фройляйн Фишер?
– Да, фрау Зинцхайм. Ее мать – уборщица в доме, где я беру музыкальные уроки.
От столь уничижительной рекомендации у Зильке отвисла челюсть.
– Мы подруги! – крикнула Зильке.
Девчонки пуще захихикали, и на сей раз побагровела Дагмар.
– Пусть идет к своим. – Фрау Зинцхайм смерила Зильке недоверчивым взглядом. – Начинаются заплывы младших школьников. Соберитесь, Дагмар. Кроль, брасс, эстафета. Надеюсь, вы завоюете три золота.
– Да, фрау Зинцхайм.
Дама повернулась к Зильке:
– Уходи, девочка. Нечего тебе тут делать.
Фрау Зинцхайм отбыла. Зильке ожгла взглядом Дагмар и показала ей язык.
– Хватит, Зильке. Ты просто завидуешь, – сказала Дагмар. – Ты была бы не прочь, чтобы мальчишки приняли наказание вместо тебя. Думаешь, они бы на это пошли?
Зильке хотела ответить, но промолчала. Похоже, Дагмар попала в точку.
Два застолья и крах
Мюнхен, Берлин, Нью-Йорк, 1929 г.
Двадцать четвертое февраля.
Два праздничных застолья.
Одно – в берлинской квартире.
Другое – в мюнхенском доме на Шеллингштрассе, 50.
Пауль, Отто и Национал-социалистическая немецкая рабочая партия.
Всем исполнилось по девять лет.
Но только один перешагнет двадцатипятилетний рубеж.
Двое других обречены, как и бессчетные миллионы юнцов по всему миру.
Мюнхенский девятилетка всех убьет, прежде чем сгинет сам.
Берлинское застолье проходило очень весело.
Были игры, торт и американская содовая. Поначалу одноклассники Пауля и Отто и прочие члены Субботнего клуба друг друга стеснялись, но скованность быстро исчезла. Дагмар даже пожертвовала прической, когда настал ее черед водить в жмурках.
Для торжества был весомый повод, как в своем весьма пространном тосте, произнесенном за трапезой, отметил дед новорожденных. Естественно, юные гости пропустили здравицу мимо ушей, сосредоточившись на булочках и холодной курице.
– Мальчуганам повезло, они добьются больше нашего, – вещал герр Таубер. – Для них открыты любые возможности, ибо Германия очнулась от долгого кошмара.
Надо сказать, что именно по этой причине мюнхенское застолье вышло безрадостным. Юным Штенгелям намечавшееся процветание страны было во благо, Национал-социалистической немецкой рабочей партии – во зло.