Почему это так – никто до сих пор ответить пока не мог, но эта книга, может быть, приоткроет завесу Истины, недоступной пониманию человека. Кстати, курсивом здесь отпечатаны чудом уцелевшие цитаты из давно сгоревших романов.
Тяжёлые, плотные, налившиеся маслянистой сажей августовские тени прыгали по стенам, пытаясь иногда подкрасться сзади и цапнуть за спину свежезаточенными лаковыми когтями. По телу пробегали суетливые мурашки, вспыхивающие мёртвым ледяным прикосновением. Жёсткий геометрический узор теней вместо того, чтобы скрыть, яснее выделял и очерчивал стоящую в комнате ширпотребовскую стенку из древесных опилок и стружек, да диван карельской берёзы, матовым проблеском разрывающий объятия теней.
Там, в дальнем углу, сиротливо прикорнул ещё телевизор, вроде бы японский, а, значит, с запредельными нерусскими наворотами, но он был повёрнут мордой в угол – общение с ним вносило дисгармонию в тихую жизнь дачи. Сам «японец» ни в чём не провинился, а вот его коллеги – ведущие телепрограмм – всласть набедокурили, так как весь свой талант отдавали на добровольное одурачивание телезрителей. Что поделаешь, так положено. А что, где положено? И кем? Неужели нашему правительству важна поголовная деградация населения? Неужели русскому – русскому? – правительству удобней царствовать в стране дураков?
Вполне возможно, что это именно так, потому что если голова «дурака» пухнет от новостей с чечено-грузинского фронта или сознанье направлено на поиски международных террористов, а вдобавок к этому московские власти напустили в столицу столько чечено-азербайджанского ворья, угодного достославному мэру, то полу-умному остаётся только слушать приказы и выполнять кем-то принятые решения.
Возле пылающего камина стояли два разухабистых кресла. Несмотря на выпирающие от времени там и сям пружины, кресла умудрились остаться мягкими и уютными, за что при вселении в гостиную всенародно были объявлены каминными. В основном мебель на даче собралась покладистая. Проблему составлял только антикварный, весь в деревянных резных рюшечках, секретер.
Но с ним даже краеугольные тени не желали связываться, поскольку именно его деревянная утроба несъедаемо хранила рукопись недавно законченного романа, который несколько раз уже переписывался и однажды чуть не был сожжён… в пылу, так сказать. По счастью огню тогда пообедать не удалось, потому что всё обошлось без лишних жизненных выкрутасов. Рукопись по-прежнему дожидалась своего часа то ли сожжения, то ли издания в лакированном брюхе деревянного задаваки-секретера, который всем видом своим показывал, что без него тут не обошлось, и сгорела бы, может, не только рукопись, кабы не он.