На аналое пред Царскими вратами лежал праздничный крест Воскресения Господня. Я решил, как положено, подойти, поклониться и отправляться по своим делам. Ан, не тут-то было. Отвесив поклон Кресту, я развернулся к выходу, бросил мимолётный взгляд на покойничка, и… и чуть не упал. В прямом смысле этого слова.
В гробу лежал я сам!
Вы не поверите, но это так. Я застыл, как вкопанный.
Несколько минут подряд рассматривал себя, покойничка. Надо же, пришёл на собственные похороны! Ведь не может же быть такого! Никогда! Если только тот, в гробу, не мой потенциальный двойник. Я ещё раз посмотрел на него. Нет, двойником он быть не мог просто потому, что у меня есть некоторые физиологические черты, не способные отпечататься даже на клонированном трупе. А тут православная церковь! Какой клон? Какой двойник? Хотя от новообрядцев чего только наша страна не натерпелась с тех времён, как патриарх Никон устроил в семнадцатом веке кровавую религиозную бойню русского народа. Но сейчас не семнадцатый век и в гробу не мог оказаться я ни под каким соусом!
Нет, явно с головой что-то не то. Ноги тоже грозились отказать в передвижении по зримому миру. Я кое-как доковылял до лавочки для немощных, стоящей неподалеку, плюхнулся на неё, положил рядом полученный в подарок фолиант и прислонился спиной к храмовой стене. Затылком я чувствовал явный холод камня, а вот глаза…
Там где только что был великолепный церковный иконостас, передо мной возникла какая-то стена. Правда, с рисунками, очень похожими на церковную роспись. Но мне было не до них хотя бы потому, что не может физическое пространство так неожиданно изменяться! Так быть не может, потому что не может быть? А почему не может?
Меж тем, перед моими выпученными от страха и удивления глазами проносились какие-то обрывки то ли прошлого, то ли будущего, словно кадры в немом кино. Причём, я чувствовал, что происходит нечто необычное, значит соображение пока не потеряно. Что же дальше?
Дальше я оказался в каком-то круглом помещении, в центре которого стоял каменный, вероятно мраморный, треугольный пьедестал, который окружали четыре колонны, подпирающие свод. Но, судя по обстановке храма, в котором я только что сидел возле стены на скамеечке, вместо Царских врат здесь были красные двери, вероятно густо вымазанные аппетитной киноварью или жертвенной кровью, как водится. От дверей даже донёсся тяжёлый солёный запах крови, или мне это только показалось? Значит, восток здесь воспринимается в красном цвете, как утренняя заря? Это предположение немного почеловечнее, чем кровавые хичкоки, но красная дверь не исчезла. Я покосился налево.