Серый город. Но почему он весь такой серый? Я никогда не представлял Москву такой! Даже в суровое военное время Великой Отечественной, столица не обижала своих обитателей мрачностью или серенькой одинаковостью. А сейчас дорога, по которой выпало мне прошагать ныне, серая; дома и деревья – серые; воздух – и тот серый! Всё же я дал себе труд внимательнее присмотреться к дорожному покрытию: нет, скорее, асфальт всё-таки голубой. Да, голубой, прямо как в Париже.
Вспомнилась давняя неожиданная заграничная турпоездка с заездом в Париж и – самое первое незабываемое удивление – голубой асфальт. Здесь под ногами был такой же. Но это не Париж. Во всяком случае, Париж никогда не будет серым. Или не был серым? Кто его знает, что там сейчас. А здесь даже редкие освещённые окна в домах с серым отливом. Совсем нет светящейся неоновой рекламы с кричащими латинскими буквами. От американизированной Москвы, то есть Москвабада, не осталось ни одного яркого пятна. Может, не обязательно рекламы, но без обычных уличных фонарей город представить сложно.
А, может, это не вечер? Может, наоборот, ранее утро – утро сырое? – потому что нет ни людей, ни машин, а небо серое-серое. Скорее всего, оно просто не может проснуться и просветлеть. Но Кутузовский проспект есть, есть и я, поэтому куда-то надобно двигаться, что-то делать, ведь никто бы не желал оказаться одиноко лежащим камнем посреди пустыни. Поэтому я, поскольку пока никому не мешаю, иду прямо по магистрали, по реверсной полосе. Но ни одной машины, ни даже велосипедиста. Ничего, хотя серый рассвет достаёт своей монотонностью, перекрашивая всё под себя.
Нет, не всё. В руках откуда-то букет красных роз! Об этом нельзя забывать. Одиннадцать штук. Это моя астральная цифра, то есть, как утверждал когда-то Велимир Хлебников, каждый человек имеет в потустороннем Зазеркалье число души. Интересно, а это счастливое число? Почему же совсем нет людей? Без них довольно дико, одиноко, неуютно. О, Боже! Может, в Твоём царстве появится хоть один? Пусть даже серый, но человек, но живой!
И ОН ПОЯВИЛСЯ.
Неожиданно, прямо передо мной возник высокий человек в виссоновой[4] мантии. Такие носили только при царе Горохе, либо ещё при каком-нибудь Соломоне, но здесь, в родном городе человек в царской виссоновой мантии с лавровым венком на голове?! Вообще-то, город здесь ни при чём. Он был и есть родной, хотя выглядел странным немного в этот предутренний час. Может быть, город старался действительно отдохнуть от нас, суетливых, непоседливых, неугомонных, но откуда в нём я и этот – в порфире и венце?