У Расина в Пор-Рояле судьба складывалась совсем иначе. Сиротство, отсутствие каких-либо связей и корней во внешнем мире, лишь укрепляющее узы с монастырем, и без того тесные (Агнеса, Витары), наконец, блистательные способности мальчика – все способствовало тому, что отшельники питали к нему особую нежность и, по всей видимости, возлагали на него особые надежды. Более других был к нему привязан Антуан Леметр. Он часто приглашал мальчика к себе в келью, читал и разбирал с ним разные светские тексты – поэтов, ораторов; знаменитый адвокат хотя и презрел свою мирскую профессию, а все же ученика своего видел не священником, не отшельником, но адвокатом. Он учил Расина декламации – искусству, в котором сам слыл большим мастером. И конечно, они много и прилежно занимались переводом.
Но литературные пристрастия учителя и ученика едва ли сходились. Луи Расин рассказывает о своем отце: «Посреди этих занятий непреодолимая душевная склонность влекла его к поэзии, и величайшим его наслаждением было бродить по окружавшим аббатство лесам с томиком Софокла или Еврипида, которых он знал почти наизусть. Память у него была удивительная. Он наткнулся случайно на греческий роман «Любовь Феагена и Хариклеи»[4]. Он с жадностью поглощал роман, и тут ризничий Клод Лансело, застав его за этим чтением, выхватил у него из рук книгу и бросил в огонь. Он нашел средство раздобыть другой экземпляр, который постигла та же участь; это подвигло его купить третий; и чтобы не опасаться больше уничтожения книги, он выучил ее наизусть и принес ризничему со словами: «Вы можете сжечь и эту, как другие».
Но несмотря на такие опасные наклонности и такую строптивость подростка, Леметр не лишал «малыша Расина» своей нежной заботы. Попечение о юноше делил с ним Жан Амон. Этот врач пережил свое обращение и пришел в Пор-Роялъ немного позднее, чем другие «господа», в 1650 году. Своим прямым ремеслом, врачеванием, он занимался и в Пор-Рояле, лечил монахинь, знатных пансионерок, отшельников и бедных в округе. Большой книжник, он читал не только по-гречески и по-латыни, но и по-испански и по-италъянски, был наделен богатым и несколько путаным воображением и склонен к затейливому, мистико-символическому истолкованию каждой фразы, каждого образа в тексте. Даже среди своих собратьев-отшельников Амон выделялся смирением и евангельской простотой жизни. Он положил себе за правило половину своего дневного пропитания, и без того скудного, отдавать бедной вдове. Больных он объезжал верхом на осле; к седлу ему приделали подставочку для книги, так чтобы и в пути не прерывать чтения; а руки свои он в это время частенько занимал вязаньем.