Онуки приходил в лес каждый раз, когда зацветали деревья юмаи, но ещё никогда не был так жесток к людям, никогда не опустошал лес полностью. Умирали люди, умирали звери, умирали деревья, Онуки насыщался и уходил.
Чем мы так разгневали бога смерти, что он забрал с собою всё живое, вздыхала Куре, а про нас забыл?
Маку хмуро молчал. Охота уже много закатов была неудачной, лес опустел. Чтобы заглушить голод, жевали траву и листья, но от пряных волокон только сильнее резало животы.
Ниих почти не вставала, не было сил, ребёнок в её утробе требовал пищи и с каждым днём становился всё слабее.
Однажды Маку заметил, как Куре нанизывает косточки банна на длинную жилу, делает оберег от смерти. Шуршащие бусы повесила на шею Ниих, а потом собрала амулет и для него.
Куре варила горилльи кости в тягучем соке дерева юмаи и рассказывала:
– Акури улетели на закат, к морю, я видела сегодня во сне. Туда Онуки не пойдёт, не любит он большую воду. В море рыба, в море водоросли, в море жизнь.
– Ты не дойдёшь. И она не дойдёт, – Маку поил жену костным отваром, гладил круглый живот.
– Мяса досыта наестся, дойдёт, – перебила сына Куре, посмотрела сурово.
Пустая чаша выпала из дрогнувшей руки, разбилась. В глазах потемнело, словно Онуки их ладонью закрыл. Вскинулся было, но слабая рука жены легла тихонько на его плечо, сжала.
– Куре права, – твёрдо сказала Ниих. – Буду есть досыта, дойду.
Маку взвалил на плечи мешок, полный жёсткого вяленого мяса, на спину Ниих приладил мешок поменьше с нехитрым скарбом: глиняными тарелками, кремнем и одеялом из горилльей шкуры.
Молодая женщина подвязала тяжёлый живот зелёным платком, подарком Куре, сняла с шеи длинные костяные бусы, повесила над холодным очагом:
– Я дойду, Куре, дойду.
Маку перехватил копьё поудобнее, взял жену за руку и размеренно зашагал к закатному солнцу.
Путь к морю был трудным. Лес не отпускал последних живых, густой подлесок цеплялся за ноги, рвал волосы Ниих. На какой день она разозлилась и срезала их каменным ножом?
Тяжёлый живот то и дело тянуло болью, Ниих всё плотнее подвязывала его платком, растирала травяным соком. Толку было немного. Она молча терпела боль и упорно шла вперёд. Постоянно хотелось есть. Мяса осталось совсем мало и Маку давал жене по крохотному кусочку утром и на закате. Она долго рассасывала их во рту, потом разжёвывала в кашицу и только потом глотала. Сам он ел ещё меньше, и Ниих было стыдно за свою медлительность – шагай она побыстрее, может, уже и дошли бы до морского берега.