Барабанит по крышам вода, не стремясь достучаться
До жильцов, убежавших в свой внутренний мир, полный грез,
И протянуты нити дождя, и мечтают остаться
Под дождем фонари, провода и сережки берез.
Ветер серый оборванный тучи и мысли сгущает,
Бьется в двери и в окна, трубу обнимает, как дым,
Все потери людские он песней своей возмещает,
Ветер груб, неотесан, но всеми сегодня любим.
Расползается мрак, уползает из сада безумье,
И сливается с небом сейчас вековая сосна,
А над садом летит высоко, погрузившись в раздумье,
Из прекрасной и теплой страны молодая весна.
Все окно от дрожанья и сырости в дождь превратилось,
Но не плачет уже, а всего лишь купается в нем,
Вот мгновенье одно к нам на крыше нежданно скатилось,
Чуть сверкнуло и вдруг, как звезда, загорелось огнем.
Загорелось огнем, порожденным весной и пожаром,
До сих пор бушевавшим в душе с мимолетной зари,
Отдававшим в трубу серый дым наряду с перегаром,
Чтоб ловили его целый вечер в саду фонари.
Барабанит по крышам вода и стремится на землю,
И укрыться в траве норовит от ненастий и бурь,
Появляется молния в мире, «Ее я приемлю», —
Тихо шепчет застывшая тестом в пространстве лазурь.
Разрывает весь воздух и льется дробящимся светом,
И вонзается в сердце и в небо каленой стрелой,
Эта молния будет как мост, познакомит нас с летом,
И покажет по-новому мир, дав проститься с зимой.
Барабанит по крышам вода, не стремясь достучаться
До жильцов, убежавших в свой внутренний мир, полный грез,
И протянуты нити дождя, и мечтают остаться
Под дождем фонари, провода и сережки берез.