– До свидания, – попрощалась Ваховская и отправилась в гардероб, где услышала не менее гневную тираду о несправедливости распределения благ между работниками завода и здравоохранения.
– На! – вывалила перед Дусей гардеробщица неподъемное пальто, сшитое из сукна, предназначенного для парадных шинелей, и посаженное на двойной ватин.
Ваховская подхватила одежду с очередным «спасибо», услышав которое бабка злобно посмотрела на Дусю и заворчала:
– Нарочно, что ли! Ты б еще туда песка насыпала. Не поднять. Все руки оторвала, пока подавала.
Ваховская покинула заводскую поликлинику с чувством непреодолимой вины за то, что «пр. здорова», что пальто у нее тяжелое и сама она «лошадь, а не человек».
По пути Евдокии попадались знакомые заводчане: останавливались, заглядывали в глаза, поглаживали по рукаву, одним словом – интересовались. Дуся отвечала на вопросы, тоже поглаживала по рукавам и даже что-то спрашивала в ответ, плохо понимая, кто перед ней и зачем это все. Под ногами чавкала каша из разъеденного солью снега и песка, с деревьев капало: наступила обманчивая февральская оттепель, грозившая простудами. Суконные ботики «прощай, молодость» пропитались отрыгнувшейся от февральского снега водой, но от этого Дуся не испытывала никаких неудобств: она словно потеряла всякую чувствительность. «Практически здоровая» Евдокия Петровна Ваховская при всем своем внешнем богатырском великолепии являла собой существо слепое, глухое, немое и глупое.
Словно притопленный не до смерти котенок, нахлебавшийся воды и дрожащий от смертного холода, тряслась Дуся в своем парадном зипуне, пробираясь к знаменитому итээровскому дому, где ее ждала эта невозможная, ненужная ей отдельная квартира со всеми удобствами.
«Не квартира, а склеп!» – с отчаянием подумала Ваховская, переступив порог. Не разуваясь, прошла на кухню. Автоматически заглянула в холодильник, автоматически отметила, что творог вчерашний – «девочкам не давать». Автоматически присела на табурет, расстегнула пуговицы на пальто. Автоматически посмотрела на часы: «в саду полдник». И горько заплакала, выложив на стол свои крупные шершавые руки.
«Не плачь, Дуся!» – тикали ходики. «Не плачь!» – взревел и заурчал холодильник. «Не плачь!» – затенькала за окном синица и постучала клювом по пустой кормушке.