Сара как-то возмутилась, что Ма, а она у нас святая женщина, ведется на капризы дяди. На что Ма ответила, что он несчастный старик и ей его безумно жаль. И вот этот самый несчастный старик в завещании одарил моих родителей кофейным сервизом и сервантом, «возможно семнадцатого века», там так и было написано, но Ма и в этом нашла положительный момент:
– Сервиз просто великолепен! А сервант семнадцатого века! Это чудесно!
Сара страшно разозлилась. Ей достался столик из черного дерева.
– Чертов старый расист!
Лиз он оставил сундук. С припиской «С приданным». Лиз рассмеялась, и сказала, что ее девушке эта шутка понравится.
Когда нотариус дошел в перечислении завещанного до дома, все обернулись и уставились на меня, но Ма сказала примирительно, обращаясь ко всем вместе и ни к кому конкретно:
– Дядю можно понять. Карл – это была его единственная надежда, что род Ван Хорнов продолжится.
Йоу, ребята! Я не хочу размножаться прямо сейчас в угоду старой перечнице, дяде Густаву. Но Ма тут же дала понять, что от меня прямо сейчас это и не требуется.
Дом был завещан без права продажи на десять лет и также без права сдавать его в аренду, плюс я должен был жить в нем не меньше двухсот дней в году.
Сара зло рассмеялась:
– Чемодан без ручки! Вот старый хрыч! Да он сделал это специально, чтобы ты не мог продать дом и честно разделить деньги между всеми нами.
На слове «честно» она сделала такое выразительное ударение, что мы все вздрогнули, потому что слишком хорошо знали Сару.
Но в тот же самый момент, когда услышал, что дом достался мне, я мысленно поблагодарил дядю Густава за эту приписку. Все мое детство было связано с этим домом. Каждые каникулы, кроме тех, когда мы всей семьей ездили на «Снежном поезде» в Швейцарию, я проводил у дяди Густава. Родителям хватало хлопот с дочками, и разве это было не чудо, что сына можно было посадить на электричку в Роттердаме, а через полчаса дядя Густав уже встречал его у себя, в смысле на своей станции. Тогда была еще жива жена дяди Густава, которая первая не выдержала такое счастье как он, и умерла еще совершенно нестарой Я называл ее «Баби», а она этому страшно умилялась. Своих детей у них не было, ну и внуков, соответственно тоже, потому так звал ее только я. Мои сестры, настолько я это помню, к дяде Густаву не ездили, а оставались на каникулах мучать родителей.