А когда вечером я вернулся домой и думал, что всё плохое уже позади, как вдруг, на ровном месте, разругался со своей девушкой. Буквально из-за какого-то пустяка. Или нет? Но опять всплыли её обычные упрёки и какие-то старые обиды. Я поначалу пытался говорить с ней спокойно, но она вывела меня из себя, и я сорвался, и опять кричал на неё на санскрите. Уже не в первый раз замечал за собой такое: когда сильно нервничаю, то начинаю почему-то говорить на санскрите. В общем, разругались. Ну почему она не может понять, что я люблю свою работу, даже несмотря на то, что платят не так много? Конечно, работа научного сотрудника в музее никогда хорошо не оплачивалась, но я брал подработки, как переводчик – на жизнь хватало. И вот после этой бурной ссоры она ушла, хлопнув дверью, даже не успел сказать ей, что завтра уезжаю в командировку. Всё ещё злой, покидал в сумку пару белья и документы, после чего пошёл в бар, где напился до состояния равнодушного отупения. А когда уходил из бара, промычал знакомому бармену что-то на санскрите и очнулся уже дома, от звонка будильника, надо было ехать на вокзал. Голова немного гудела от вчерашнего и снова вернулась обида от поступка моей девушки. Пробовал дозвонится до неё, наверное, раз десять, но её телефон был отключён. И, вспоминая вчерашний вечер, корил себя за то, что опять говорил с барменом на санскрите. Тот ужасный напугавший меня странный сон уже почти позабылся, но предчувствие надвигающейся опасности всё ещё было рядом. Всё-таки пора завязывать с выпивкой. “Ничего, ничего, – подбадривал я себя. – В командировке не заскучаю. Предстоит большой объём работы и времени на грустные мысли точно не останется”.
Весь долгий путь до вокзала я проделал словно в тумане. И уже сидя в холодном вагоне поезда, я смотрел в окно, за которым моросил дождик, а серые низко плывущие над городом тучи и ранние осенние сумерки, создавали совсем гнетущую атмосферу. Ехать в другой город, проводить инвентаризацию в далёком филиале нашего музея, не хотел никто. Но директор настоял на немедленном формировании группы сотрудников, а Кристиан Пулле, видимо, опять ему чем-то не угодил и поэтому был назначен руководителем группы по закрытию этого филиала. В одном купе мы ехали всей группой: Кристиан Пулле – наш руководитель, начальник отдела рукописей и документального фонда музея, Майя Штерн – эксперт, искусствовед, согласилась бы поехать с ним хоть на край света (они своих отношений не афишировали, но и особенно не скрывали), Оноре Руфаль – молодой реставратор, был отправлен своими коллегами по цеху, набираться опыта, и я, Александр Руссо – переводчик, в том числе с нескольких мёртвых языков. В детстве меня называли вундеркиндом за успехи в освоении языков и сколько себя помню, их изучение всегда давалось мне легко. А когда меня спрашивали сколько языков я знаю, то я всегда отвечал, что больше двух десятков, так как перестал считать их уже давно. Вообще, перевод – это единственное, что я умею делать действительно хорошо, но зачем я понадобился Кристиану Пулле в этой командировке, я не совсем понимал, впрочем, был благодарен ему за то, что он даёт мне возможность заработать ещё немного денег. Я согласился на эту командировку из-за дополнительной оплаты, так как заказов на переводы стало меньше, а в свой отпуск я планировал поехать с моей девушкой в Альпы, кататься на лыжах. Но, как оказалось, в Альпы я поеду один и при одной мысли об этом становилось ещё печальнее.