– Да ведь не даст. Сама знаешь – жадная. Рази что взамен… А что?..
Нашлось – чего. На стенке над нарами висел коврик; запамятовал, что за коврик, но красоты, казалось мне тогда, необыкновенной. Его нам дала Лидина мать, тетя Варя. По-моему, она привезла его с торфяных заготовок, куда баб регулярно отправляли. Мать схватила коврик, горшок и помчалась к бабке Груньке. Эта самая бабка была матерью офицера, а семьи офицеров в войну баловали пайками. По деревенским меркам она считалась богатенькой, барыней ее называли. Горшок мать захватила с собой литра на три, а принесла неполный, да и не молока, а простокваши:
– Умоляла долить до края, не дала. А у самой ужасть как много, горшка четыре стоят.
Брат уже не пластался, постанывал. Лицо белое, как мел. Мать налила кружку, приподняла голову, помогла ему выпить. Он сглатывал с трудом, прерывисто. И только откинулся навзничь, как его вырвало. После мать еще несколько раз заставляла его, совсем уже обессиленного, припадать к простокваше, а его рвало и рвало. Я сверху наблюдал за борьбой со смертью, но, конечно, многого не понимал. В голове ребенка и, наверное, в сердце росло и росло недоумение и обида: ну, почему мать спаивает простоквашу, если Шурка выливает ее обратно?
Наконец, брат заснул. Лицо его порозовело. Мать укрыла его какой-то лохматиной, и тут только взглянула на меня. Потом в пустой горшок. И присела на край нар, вся скукожилась, зажала голову руками. Она не плакала – подвывала, то выпрямляясь, то опускаясь локтями на колени; плечи в судорогах вздрагивали. И так она долго сидела. И не сказала мне ни слова.
Помните у Есенина в «Анне Снегиной»? «Село, значит, наше – Радово, дворов, почитай, два ста». А в нашей Владимировке? Пожалуй, не меньше. Часть села притулилась к некогда барскому пруду, а большая – на двух берегах большого пруда, который, впрочем, не каждый год заполнялся весенней водой. Потому что его существование зависело от того, загородят овраг во время разлива вешних вод плотиной или нет. А загораживали чем? Камня в селе и в собаку бросить не найдешь. Запруду делали из глины и навоза. Если снега выпадало много, плотину непременно размывало. Но наш – «барский» – старались сохранить. В нем крайняя нужда была: лошадей и коров поили. И конюшню по этой причине построили недалеко от него.