– Я думаю, будет ещё лучше, если вы построите вторую лестницу или хотя бы осушите лужу, – напомнила Целестина. – С помощью красной земли или Каббалой – как вам удобней.
– Каббалист – всё равно что счетовод, – ответил раввин. – Через руки счетовода могут проходить огромные деньги, но он не может взять себе ни монетки. Если он возьмёт, а хозяин заметит – счетовода посадят в тюрьму. Через ум каббалиста тоже проходит великое могущество. Но стоит ему начать использовать эту силу для себя – наказание ему будет ещё страшнее. Потому что его Хозяин видит всё.
– Печально, когда столько сил и денег проходит мимо, – заметила Целестина.
– Печально то, что люди нашего времени не боятся кары и запускают руку в этот поток! – произнёс раввин Хацкел с горечью ветхозаветного пророка. – Многое из чудес техники, которую ты видишь вокруг, – результат этого воровства. А значит – людей нашего времени ждёт жестокая кара. Избежать её – теперь уже невозможно.
Домой Целестина возвращалась уже без опаски. Почему-то ей казалось, что, даже если у неё и есть враги, им ни к чему нападать, когда дела на сегодня уже сделаны. Она уже отпирала калитку, когда заметила, что Бзур-Верещака жестикулирует из круглого окна на втором этаже.
Целестина сразу догадалась, в чём дело. В доме были нежелательные гости. Значит, входить надо через дверь кухни, сбросить там туфли и тихо-тихо, в одних чулках, проскользнуть коридором и лестницей на второй этаж. Или, как вариант, нырнуть в каморку при кухне и подсмотреть через замаскированное книжным шкафом окошечко, о чём говорят в гостиной. Что Целестина и сделала.
Бабушка сидела к ней спиной. С каждым вдохом и выдохом она пульсировала, словно чёрная грозовая туча. А напротив, прямо по центру обзора, сидел Данилюк, пан директор гимназии. Тощий, с торчащими соломенными усами, в светло-сером костюме и полосатом галстуке. Было заметно, что обстановка в доме его угнетает. Пан директор, такой грозный в своём кабинете, сидел на краешке кресла, словно робкий коммивояжёр. Шляпу он положил на колени и нервно теребил длинными, жёлтыми от сигаретного дыма пальцами. И даже золотая цепочка его часов казалась теперь фальшивой.
– Пани генеральша, – повторял он, кажется, в тысячный раз, – ваша внучка и моя ученица…
– Юная пани мне не внучка!