Потом произошла какая-то заминка, Джил вывела на кафедру плотного старика с моржовыми усами. У меня вспотели ладони, я догадался, что это отец Алекса. Он говорил по-русски, Джил переводила. У него был южный, почти украинский выговор. Я вдруг вспомнил, что у Алекса был похожий, когда мы разговаривали на русском. Я всегда думал, он так дурачится.
Неожиданно я услышал своё имя. Его произнесла Джил. Она кивнула мне и, придерживая старика за локоть, уже спускалась в зал. Выбираясь, я зацепился и чуть не упал. Ноги ступали как-то не так, от цветочной вони мне казалось, что меня сейчас вырвет, хоть я ничего не ел с утра. Я обошёл гроб, стараясь не подходить близко, я задержал дыхание, а когда вынужден был вдохнуть, явно уловил приторный запах. Протиснулся рядом с хором – пять подростков: четыре девчонки, все чёрные, худые и голенастые, и один парень, рыжий и толстый.
Я зачем-то поправил микрофон. Внизу белели лица, все смотрели на меня.
– Он… – я начал и неожиданно понял, что не могу произнести вслух имя Алекса. Что-то почти физически не давало мне это сделать. Я замялся, достал платок, вытер лицо.
– Он… – повторил я. – Был моим другом…
Проснулся от утреннего солнца, по-летнему тёплого и яркого. Не помню, что снилось, но проснулся я в отличном настроении. Открыл глаза. По полу вытягивались длинные тени, в полосах света искрилась пыль. На стену заползал треугольник света, он делил по диагонали «Кино-Глаз», может, мрачноватый для спальни, но один из моих любимых плакатов Родченко.
Вспомнил вчерашний день. Думаю, моё сознание не смогло переварить бредовости происходящего и вытеснило информацию в тот дальний чулан мозга, где покоится мусор от просмотренных фильмов ужасов, кадров с кровавых мест преступлений, хроники землетрясений, цунами и геноцида.
Отчётливо помню шок, когда я понял, что гроб сожгут прямо здесь и сейчас. Служители проворно убрали цветы, снова завыл орган и скрипки. Гроб вздрогнул и стал медленно опускаться вместе с подиумом. Музыку сделали громче, наверное, чтоб заглушить шум механизмов. Я расслышал звук, похожий на щелчки старой лебёдки, в моём прежнем доме так работал лифт. Гроб исчез, на его месте чернела прямоугольная дыра в полу. Потом оттуда поднялся пустой подиум.
На улице я оказался под одним зонтом с Джил. Лил дождь. К нам подходили, я без конца пожимал руки, кивал, что-то бормотал. Я пытался разглядеть трубу и дым, но мы стояли слишком близко к зданию. Джил сказала, что нужно дождаться урны с прахом, я покорно согласился. Я думал, будет что-то вроде античной вазы, мрачной и строгой. Нам вынесли коробку с бантами, похожую на рождественский подарок. В лимузине мы ехали молча, коробка стояла между нами, Джил придерживала её рукой. На всякий случай.