В каком-то смысле авторы этого отрывка были абсолютно правы: «предположение… что изменение питания будет эффективным в качестве превентивной меры, является спорным». Но предполагать, что противоречия, вызванные диетическими рекомендациями, каким-либо образом подрывают их истинность, несомненно, ошибочно. Независимо от того, насколько спорными могут быть какие-либо доказательства, никогда не достаточно одного только противоречия, чтобы игнорировать их существование. Более того, дискуссионность чего-либо не обязательно означает наличие доказательств обратного. Идея, что курение вызывает рак, когда-то считалась крайне спорной, но не из-за внушительного количества фактов, подтверждающих пользу смолы и никотина для здоровья, а из-за того, что она противоречила общепринятым нормам. Мысль о том, что огромные отрасли промышленности, такие как фармацевтическая и пищевая, «убивают», продавая свою продукцию населению, здоровье которого страдает все больше, является спорной – и так должно быть! Доказательства, оспаривающие статус-кво, всегда будут противоречивыми – неважно, правильны они или нет, – потому что именно это и есть определение противоречия: разногласие по поводу общепринятого понимания чего-либо. Интересно, что такое определение применяется и по отношению к науке в целом: если теория не может быть научно оспорена, опровергнута или сфальсифицирована, ее часто рассматривают как лженауку. Проще говоря, наука и состоит из противоречий. Преуменьшать значение научных данных из-за их противоречивости – значит преуменьшать значение науки по той же самой причине, по которой она прославляется.
Группа «людей, привлеченных извне», в которой я состоял, работала над отчетом в течение трех лет, предусматривала шесть трехдневных конференций и требовала значительных усилий от каждого участника. Отчет состоял из двух частей: 478-страничного резюме имеющихся научных данных [3], а затем шли 74 страницы рекомендаций о необходимости дальнейших исследований [4]. После публикации в 1982 году он быстро стал самым востребованным отчетом в истории Национальной академии наук, что явилось одновременно и благословением, и проклятием. С одной стороны, уровень интереса, вызванный нашим отчетом, подтвердил важность самой темы и неравнодушие общественности к предоставленной информации. С другой стороны, полученное внимание имело последствия. Как и отчет Макговерна, появившийся ранее, наша работа – хотя она и была, по моему мнению, весьма скромной – вызвала гнев у представителей власти в области пищевой промышленности и их консультантов, а также у защитников в академических кругах. К примеру, громогласно выразил свое мнение профессор Том Джакс из Калифорнийского университета, назвав момент публикации отчета «днем, когда еда была объявлена отравой» [5].