Янтарная Душа приложила к вздутию свои паучьи пальцы. Псионическая тьма наполнила комнату, призрак угрозы, что пробивался сквозь стену. Донеслись приглушенные вскрики. Затем наступила тишина.
– Они играют в запугивание. Но в своем безумии скоро выйдут за пределы игр. Завтра мы должны связаться с остальными. Необходимо принять меры.
В Мерод-Шене проживало одиннадцать иммунов. Ни один из них не поддерживал Содружество.
Тортил обернулся к Полночи:
– Как там лорд Аскеназри?
– Еще жив. Слабеет на глазах, но сохраняет стальную волю. Он недолго останется с нами. Я танцую для него раз в неделю. Больше он ничего не требует.
– Когда ты будешь танцевать для него снова?
– Завтра ночью.
– Он еще помнит меня?
– Иногда спрашивает о тебе.
– Спроси, не желает ли он повидаться со мной. Скажи, что я готов забрать долг.
– Если мы переживем эту ночь, – ответило, вздрагивая, боязливое создание.
– И эту, и множество других, – пообещал Тортил. – Переживем даже Содружество. Я обязан их пережить. Мне нужно еще многое сделать, прежде чем я уйду.
…Затихающий свист. Оглушительное «дзынь!».
Джо Класс машинально вдохнула пахнувший лекарствами и механизмами воздух и открыла глаза. Она ощущала азарт, любопытство и малую долю беспокойства. Что бы это могло быть? Размораживание подобно пробуждению в тот день, когда тебе обещали нечто захватывающее.
Сколько она проспала?
Впрочем, это не имело значения. Ничего не изменилось.
Как всегда, когда воздух становился горячим и влажным, мотыльком мелькнула паника. Стены камеры давили на нее. Крышка запотела и стала непрозрачной. Джо написала на ней пальцем неприличное слово.
Крышка поднялась. За ней показался знакомый белый потолок зала размораживания. Сколько раз она так просыпалась, уставившись в небо из трубок и проводов? Слишком часто, чтобы пересчитывать.
Ее обдало холодом ворвавшегося вихрем свежего воздуха.
Что это было? Еще один Энхерренраат? Ее охватил страх. В тот раз она умерла. Эти воспоминания преследовали ее, хотя травка и помогала избавиться от них.
Иногда ей казалось, что она видит смерть во сне, пока лежит в камере, но, проснувшись, она не могла ничего вспомнить.
В поле зрения вплыло чье-то лицо.
– Вылезай, солдат.
Никакого облегчения от того, что видит ее живой, а не скукоженной иссиня-черной мумией. Вообще никаких эмоций. Просто движется к следующей камере, следующей проверке.