Только отдышавшись, я понял, что все еще нахожусь в смертельной опасности, вся моя одежда плавала в наполненной водой лодке, а через ее края, стоявшие почти вровень с водами залива, при каждом моем движении перехлестывала поднятая легким бризом волна.
Еще немного – и лодка бы затонула, прочно увязнув в илистом дне.
Не передать вам, с какой осторожностью я вычерпывал из нее ладонями воду. Не найдя ковша, я воспользовался рубашкой, выжимая ее за борт. Так трудился я больше часа, прежде чем борта немного приподнялись над уровнем озера.
Я страшно устал и готов был упасть на дно лодки и уснуть беспробудным сном, но залив внушал мне такой ужас, что я не собирался находиться в нем ни минуты больше, чем требовалось; перегнувшись через борт, я попытался отыскать в иле весло, однако вскоре оставил эту бесполезную работу.
Весло навечно поглотило болото, и я мог только радоваться, что отделался так дешево.
Неумело орудуя оставшимся веслом, я кое-как вывел свою лодку на открытую воду.
Огромное озеро окружало меня, темное от глубины, грозное, но без обмана!
Полузатопленная посудина плохо слушалась весла, до ближайшего берега, поросшего соснами, было метров сто, и, подчиняясь внезапному порыву, я, бросившись в прохладную воду, поплыл к нему, наслаждаясь свободой движения, ныряя в его глубины и фыркая, словно дельфин, по грудь, выскакивая из нее.
Никогда еще я не испытывал такой радости. Куда делась моя головная боль! Я волшебно излечился.
Отмывшись от грязи, усталый, я вышел на подгибающихся ногах на каменистый берег, прижался лицом к покрытой теплой хвоей земле и неожиданно для себя разрыдался.
Я, Мишка, братец и злой «чемодан»
Есть такие друзья, от которых происходят всякие неприятности. Мой друг Мишка к примеру. Лето на дворе. Играй себе, сколько хочешь, купайся, загорай – так нет же. Не терпится ему поэкспериментировать. И не на ком ни
будь, а на самой злющей в округе собаке, которую за зубастую квадратную пасть прозвали чемоданом.
Пришел он ко мне ранним утром, с какой-то заляпанной черной краской картонкой. И прямо с порога, тыча в не закрашенные круги, посвятил меня в свою замечательную идею.
С его слов эти круги были вовсе не круги, а глаза неведомого зверя, которые просто обязаны напугать любую порядочную собаку.
Я слушал его вполуха,– согласитесь стоять в одних трусах у открытой двери, даже летним утром прохладно и вообще я был сонный и не выспавшийся, а потому невнимательный и злой.