А сейчас я проснулся в Шадринске. Маленький город среди лесов и полей. Тара, Братск, Свободный. Любое название подставь – это оно. Весной здесь не пройти, а весна как раз. Шаг за черту, и видишь неприкрытую действительность. Черту, за которой слабому точно не выжить. Я перед ней, но вижу то, что за чертой, и за нее не хочу. Вышагиваю из гостиницы. Чистый спирт, чистый мат. Пьяным я бы тут чувствовал себя в своей тарелке. Но не чувствую, потому что давно не выпивал. Грязь с подошвы соскальзывает на асфальт. Довоенный дом слева, в котором ты жила, а справа отделение полиции, которое привели в порядок. Да, силовики живут, как и всегда.
Ночь измучила. Восемь утра. Курю на набережной, которую наблюдал еще тогда, когда не курил. Две тысячи пятнадцатый год. Мы с Дашей продирались сквозь какие-то заросли к берегу, и я твердил ей, что буду ее любить всегда. Я и сейчас люблю. Уже по-другому, но… Но она видит это совсем иначе. Вот я делаю шаг от берега, и уже читаю стихи Шпаликова о том, что нельзя возвращаться в былые места. Было это шесть лет назад. А теперь я их не читаю, а лишь твержу суть. Нельзя. Никогда не возвращайся. Я не знаю, зачем сюда приехал. Посмотрел Даше в глаза столько лет спустя и вернулся на ее Родину. Но ничего из прошлого не увидел.
Я шел по старому городу, словно по полю боя. Купил на сдачу сигарет. В ларьке женщина неприветливо на меня смотрела. Я ей ничего не должен, но она смотрит, будто знает, что все это я прячу от мамы. Не прячу больше. Смотрит и считает каждый рубль, щелкает счетами.
Вот передо мной та же отмель. Здесь Даша клала мне на голову плечо, и обещала что-то. Или в чем-то сомневалась. А я, вернувшись потом в свой родной город, представлял себе, что иду по нему с ней. Невидимый доктор ушел в запой и не помог той, чью плаценту он обещал защищать. Я это и спустя шесть лет чувствую, только мне больше нечего с этим всем делать. Я прочувствовал все песни, которые тогда слушал, но мне они больше не нужны. Мудрость пропащая. А мне всего двадцать два. Я – есть, но мне не за что себя приделать к полотну мироздания.
Раздал мякиш булочки, купленной в ларьке, голубям, и почувствовал, что люблю их. Пес выпросил середину хлеба с маковыми зернами, и я отдал. Самому есть нечего, но я теперь радостный. Потому что порадовал всех. Порадовал ли меня кто-то сегодня? Нет. Я сам напитался через радость других. При том – не людей. Я одинок, сколько бы олимпийских медалисток на моих коленях не посидело. Я одинок, сколько бы салонов такси я не обкатал по всей стране. Это кричит сквозь меня из Калининграда и из Владивостока.