Рассуждая о политическом устройстве России, Станислав Смагин честно признаётся, что не является «великим демократом», но ему близка «честность и законченность форм». Если у нас заявлен демократический строй, справедливо говорит он, то пусть он будет действительно таковым: с конкуренцией, более-менее честными правилами игры, полем возможностей. Если же у нас жесткий авторитаризм монархического типа, то пусть он тоже будет честным: с отменой выборов или переводом их в совсем безальтернативные.
Инструменты современного российского политического устройства России автор анализирует глубоко и всесторонне, но главное не они, главное – это современный российский политический класс. В конце нулевых годов в нём появилось немало своеобразных «почвенников» – тех, кто любит «прокатиться за рубеж и там кутнуть, очень положительно относится к недвижимости и счетам на “загнивающем Западе”… но всё-таки умом понимает необходимость сохранения кормушки и скважины в пригодном виде хотя бы на несколько поколений вперёд». Замечает, правда, автор и новую генерацию «типового человека власти»: абсолютных космополитов, провозгласивших лозунг «люди – новая нефть» и выкачивающих из страны всё, что можно и нельзя, не заглядывая в завтрашний день, но оглядываясь во вчерашний, чтобы поругать «проклятый совок».
В наших с автором наблюдениях о российском политическом классе много общего, мне это в целом неудивительно, но острота его взгляда нередко поражает. Вот он отмечает, что для рекрутирования во власть и в «Единую Россию», да и в «системную оппозицию» требуются не идейность, а безыдейность, не лучшие, а «худшие человеческие качества и сильная скомпрометированность, причем чем выше карьерный уровень, тем в большей степени всё это необходимо». Я давно сделал для себя этот вывод в Москве, а для Станислава Смагина это обстоятельство особенно раскрылось после возвращения Крыма и Севастополя. И все это в его книге сопровождается интереснейшими портретами людей – политическими и личными.
Запад автор рассматривает не менее пристально, он ему антипатичен, но Смагин отмечает наличие в западной политике дополнительных «слоев демократической мишуры и механизмов работы глубинного государства». Хороша и иллюстрация, которую он в этой связи приводит: во Франции, напоминает он, несистемный оппозиционер типа Марин Ле Пен может всё же участвовать в выборах, хотя её партия в них никогда не победит; в России оппозиционерам такого свойства «закрыт доступ не то что к выборам, но даже к появлению в публичном пространстве».