– Вчера. Мы давно на одной лестничной площадке живем.
– Ладно. Тогда вопрос…
Вопрос не прозвучал. Дверь с табличкой «Память. Информационно-публицистический журнал» широко распахнулась, и возникший на пороге председатель фонда долгим внимательным взглядом из-под насупленных бровей обвел взглядом присутствующих.
– Так. Информационный обмен не в курилке, а на рабочем месте. Значит, уже в курсе последних событий?
Шило-Краевский дёрнул шеей, что означало: «Прошу слова». Долин не обратил внимания на его жест и спросил:
– Дима, это правда?
Кабинет затих. Пять пар глаз впились в Локтева с такой сосредоточенной цепкостью, что тот даже на полшага отступил.
– Развели самодеятельность, – пробурчал он с раздражением. – Что это за бред о погромах на кладбищах? У нас мало тем? Пенсии инвалидам! Жильё афганцев! Спортклубы подросткам! Целина для расследований, громких публикаций! С каких кропалей[30] вы влезли в это?
– У нас курят табак, – обронил Кийко, но шутку не оценили. С новым огрызком в руках он несколько секунд молчал, потом отшвырнул – точно в урну под столом и выругался:
– Парван ист!
– Это ты правильно подметил, – зло усмехнулся Локтев, – только мне не парван ист! Я, в отличие от вас, не могу бросить всё и сказать: «Ухожу от вас!». У меня десяток подразделений, люди, средства. Вас прикроют, а пострадает моё дело! Вы-то найдёте себе новое приложение сил. А у меня в фонде дырка будет!
Долин удивленно рассматривал председателя. Такого тона Дима раньше себе не позволял. Кооператив «Шурави», где Андрей исправно трудился до перехода в редакцию, хоть и был также учрежден фондом, прежде всего, был конторой по зарабатыванию денег, и проблем типа нынешней там просто быть не могло. На публике само собой исключался подобный тон. А заседания правления, если и бывали напряженными, не давали повода упрекнуть Локтева в некорректности. То, что он говорил, коробило. И не из-за повышенного тона. Что это ещё за его дело? Какие такие его средства? Что за собственничество???
Надя Чукина, часто моргая, переводила взгляд с одного на другого и, в конце концов, вдруг взорвалась:
– Дмитрий Павлович! Объясните же, наконец, всем нам, что за тон? что за намёки? Я лично никакой вины за собой не чувствую! Если в вашу спаянную, чисто мужскую компанию затесалась женщина, я могу и уйти не потому, что мне всё равно, где приложить свои силы. У нас не 37-й год, и мы имеем право…