Нет смысла ворошить всё то, что происходило дальше. Но единственное, на чём следует заострить внимание, это то, что, притащив Валерию обратно домой, Герман увидел её второе лицо, которое она всегда усердно скрывала. Главный вопрос, который постоянно стал задавать себе Герман: «Кого я полюбил и зачем мне это надо?!»
После этого случая Герман несколько раз пытался пообщаться на эту тему с Лерой, но, кроме слов «Пусть твоя Жанетта тебе всё рассказывает», – она более ничего не говорила.
Именно это лицо Герман увидел вновь в этот злополучный вечер. Когда Валерия стала припоминать ему многое что было, и чего не было. С чего всё тогда началось, непонятно. Но продолжение не заставило себя долго ждать.
Валерия, извергая пламя негодования, в момент охладела, когда её взгляд настороженно остановился на двери из матового стекла, которая вела в ванную комнату.
– Ты это видел? – прошептала она.
– Я много чего вижу, – проревел Герман, – а что ты имеешь в виду?
– По-моему, в ванной комнате кто-то есть!
Осторожно открыв дверь, Лера на цыпочках зашла в ванную.
– Что там? – спросил Герман.
– А как ты сам думаешь, что тут может быть? Бардак! – на повышенных тонах ответила Валерия. – По твоей квартире шастают какие-то твари, а тебе даже дела никакого нет.
В событиях, которые ранее произошли на даче, Герман лишь сейчас узрел причину того, что стало происходить. Валерия, в свою очередь, поспешила обвинить в этом Германа с Жанной Семёновной, которая имела неосторожность рассказать Валерии, что те совершали некий ритуал по изгнанию каких-то духов из квартиры. Сами, правда, не зная, каких и зачем.
Герман не переставал озираться по сторонам, поскольку постоянно улавливал навязчивые образы своим боковым зрением, от чего ощущал какую-то нервозность и даже некий страх.
Валерия в это время находилась в кабинете и возилась с ноутбуком.
В какой-то момент взгляд Германа остановился на иконе Божьей матери, стоявшей на портале камина, отделявшего кухню от гостиной.
Герман никогда не был набожным человеком, храмы посещал, как и большинство из его окружения, лишь для выпрашивания себе благ либо за компанию с кем-либо. Золотой крестик на груди и несколько икон в доме были скорее элементом моды и антуража, нежели веры. «Господи, когда же это всё закончится?» – подумал он про себя. И почему-то перекрестился.