Впрочем, ему было о чём подумать в эту тёплую пятигорскую ночь. Минувшие дни были полны впечатлениями, которых могло хватить не на дни, а на годы. Он устал от мыслей, от переживаний, ему хотелось хотя бы на какое-то время вернуться к ощущениям, давно забытым, ощущениям свободного полёта по жизни, несдерживаемого её условностями. И своё состояние он не мог ни оценить, ни осмыслить, он умел выразить его только поэтическими образами.
И он стал писать, как всегда быстро, едва поспевая за полётом мысли, подобной волшебной стихии, которая одна только и может управлять поэтом:
О тебе сказал мне Бог Мой Русский:
«Отчего такую не найдёшь,
Чтобы косы были светло-русы
И волнисты, как под ветром рожь?
Чтобы песен сила Гамаюна,
И небесной синевы глаза
Чаровали, словно в Росиюнии,
Родника хрустальная слеза?»
Я тебе отвечу, Бог Мой Русский,
Что всю жизнь такую я искал,
Если б встретил косы светло-русые,
Никогда б уже не потерял.
И к Тебе с волненьем бесконечным,
Обращусь, О, Царь Небесный Мой!
Кто, скажи, в наряде подвенечном
Твоей Волей в Храм войдёт со мной?
Знаю я, что путь наш в мире Божьем
Предначертан Промыслом Творца.
Лишь любовь и вера от подножья
До святого доведут венца.
И тогда ответил Бог Мой Русский:
«Знай: живёт такая на Руси.
Золотятся косы светло-русые.
Её имя у меня спроси.
Под венцом волос золото-рунных
Повстречаешь ты свою весну,
Словно Зореньку из Росиюнии.
Я дарю тебе её красу.
В этом светлом образе Россия
Отразила лик священный свой,
Пусть же он тебе подарит силу,
Словно Ангел Светлый и Святой».
И в плену волос золото тканных,
Глаз её небесной чистоты,
Я в родник души её желанной
Загляну, и сбудутся мечты.
А к Тебе с молитвой доброй вечной
Обращусь, О, Царь Небесный Мой!
Чтоб её в наряде подвенечном
Своей Волей в Храм привёл со мной.
Ведь не зря сказал Ты, Бог Мой Русский,
Что её милее не найдёшь –
У неё одной лишь кудри русые
Золотятся, как под солнцем рожь.
Только в ней задор весенний юный,
У неё прелестные глаза,
И душа чиста, как в Росиюнии,
Родника хрустальная слеза.
Под венцом волос золото тканных
Я коснусь её горячих губ.
Божий дар по имени Светлана,
Навсегда войдёт в мою судьбу!
Теремрин поставил точку и перечитал написанное, дивясь тому, сколь легко и чётко легли строки на бумагу. Поэт не всегда волен в том, что пишет, иногда он пишет то, что не может не написать, повинуясь какой-то неведомой ему высшей мистической силе, возможно, в какой-то мере, определяющей его близкое а, быть может, далёкое или даже очень далёкое и туманное будущее.