Иван стоял ни живой, ни мертвый. Он не верил своим глазам, не верил своим ушам, осталось только ущипнуть. Он схватил себя за руку.
– Да, я это, я! Вань проснись! Надеюсь меня щипать ты не будешь? Ну хотя бы не сегодня.
Иван присел рядом на лавку и повернулся к Оксане с видом обреченного на казнь мученика. Оксана улыбаясь смотрела ему в глаза. Пальма уперлась в колени хозяйки и положила мордочку.
– Почему?
– Что почему?
– Ты сидишь вот тут на лавке, рядом и разговариваешь со мной?
– Хочу и разговариваю, тебе не нравится?
Иван напрягся, щеки его зарделись, прошлый разговор он запомнил хорошо.
– Нравится.
– Ну вот, мы плавно и не принужденно подошли к первому вопросу. Ваня я лично от всего сердца хочу попросить у тебя прощения за тот случай. Вань! Я полная, круглая дура, ну не знаю, что на меня нашло. Я места себе найти не могу, я была просто сволочью! Прости меня, Вань, а!?
У Ивана все поплыло перед глазами. Эти слова девушки словно колокол, в который опустили его голову оглушили его. Она взяла его за руку. И посмотрела на него. Пальма жалобно тихо заскулила. Иван наклонился к собаке.
– А ты то, за что просишь прощения?
– Она тоже за меня, за свою непутевую, хозяйку!
– Я не сержусь, Ксюш, не сержусь…давно.
– Как ты меня назвал? Меня так только мама называет, больше никто. Только Мама и …ты.
Последние слова девушка произнесла каким-то волнующим полушепотом. Иван положил на их рукопожатие вторую руку. Что это? Очередная унизительная шутка? Или он и впрямь ничего не понимает в этой жизни. Оксана освободила руку, оглянулась по сторонам, подсела еще ближе и поцеловала Ивана в щеку.
– Мир!?
– Конечно мир! У меня и был мир. Почему ты вообще заговорила. Ребята ругать тебя будут. Со мной нельзя разговаривать. Я изгой в классе.
– А, мы им не скажем ничего. Правда?
– Теперь, когда я нахулиганю чего-нибудь, я тебя поцелую, а ты меня будешь прощать, всегда, всегда. Правда?
– И часто будешь хулиганить?
– Ну, жизнь длинная, а я такая глупенькая, все время со мной чего-то не так. Все время, Вань. А, ты хороший пообижаешься немножко и простишь.
– Больше тридцати секунд обижаться на тебя не могу, прости.
Иван вдруг вскочил с лавки.
– Да неправильно все это! Не правильно! Так не бывает!
– Что неправильно!?
– Вот это все сейчас не ты должна говорить, про длинную жизнь, про нас. Не ты! Это все должен говорить я тебе!