Бытие теплоносно не каждому. Одиноко жилось и солоно. Но однажды ватага отважная триста девок отбила из полона. На юницах шелка хорасанские, а невесты рыдали и ахали. И везли их купцы астраханские на базары, в гаремы шаховы.
Бусурмане были собаками, но зачем – из огня да в полымя? Не зазря молодицы плакали – с казаками опасней, чем в полоне. Страхолюдам не стать человеками, лучше выпустить кровушку каплями. Перед грозной тропой и набегами рубят жён и детей они саблями!
Горемыки те синеокие все побаски о Гугне ведали. И от истины были далёкими, трепетали лживыми ведьмами. Казаки жён казнили не в ярости, а сужденья в напраслине – прыткие. Убивали родных по жалости, дабы враг не замучил пытками.
Степь копытила конница лавою. Что же нужно для счастия полного? Удальцы без похода кровавого триста девок отбили из полона. Казаки гоготали, как лешие, изменить в божьей воле нечего. Но юниц они поутешили: мол, в обычаях всё изменчиво!
И землянки повырыли тёплые, и поставили избы добротные. Женихи на свадьбах затопали, замычали и в стойлах животные. Паки рожь золотистая над пашнями, шёл казак за сошкой старинною. Появилась и птица домашняя, и пеклись пироги с осетриною.
Две звезды полыхали яркие, а судьба была за туманами. Освящала свадьбы на Яике Гугениха, жена атаманова. И ходила между укрепами, и поила гостей рассолами Гугениха – лепо-прелепая, черноокая и весёлая.
Над землёй казачьей на Яике, над могилой горбатой Гаркушиной две ночные кликуши провякали. Прорицание звёзд подслушали. На закат за полынным волоком лебедица рухнула с песнею. Есаулы ударили в колокол, навострили струги на Персию. На дуване раздумье трудное:
– Что же деять мы станем с бабами? Порешим в одночасье судное иль ордынцам оставим на пагубу? Городок теремами вымахал. Сколько ж будет и смерти, и ужаса? Ведь Мурза о походе вынюхал, где-то рядом хайсаки кружатся.
Но у Гугни бунчук в движении:
– Бог поможет, и всё перемелется. Я нарушу закон-положение, на убивство рука не осмелится. И уйдём на врага мы весело. Но оставим утешно женщинам сечку ржаную, порох плесенный, самопалы и пушку с трещиной.
А цветенье летело хлопьями. Казачата ревели сирые. Бабы падали в ноги с воплями:
– Нет, уж лучше убейте, милые! Порубите клинками каждую! Под пищали поставьте затинные!