Это животное, этот грызун был нашим сообщником, нашим братом и сестрой. Частичкой того далекого тепла, которое всегда присутствует в нас и всегда отодвигается нами на задний план.
Через месяц у меня получилось кормить ее с руки, но не больше. Она просто сползала, брала у меня еду и уходила. Так, чтобы кормить и гладить, как показывают по телевизору, у нас не получалось. Наверное, тюремная крыса для этого не создана, потому что она никому не доверяет. Так выражались наши отношения два месяца, а через два месяца Лариска исчезла.
Мы с Бабулей-Расписным чуть с ума не сошли. Ее не было уже дня четыре, и еда в решетке оставалась нетронутой. Начали переживать, что ее могли убить или отравить, потому что в тюрьме есть свои опасности, и самая большая из них – это люди. Мы уже начали сильно нервничать, и когда у нас проходила проверка и заходил корпусной, мы у сотрудников спрашивали, не видели ли они крысу или, может, слышали что о ней. Расписной еще начинал объяснять, какой у нее красивый и длинный хвост, и если бы кто ее хоть раз увидел, конечно, не забыл бы, потому что она одна такая.
Понятно, что сотрудники, просто думая, что он сошел с ума, смеясь, закрывали дверь.
Мы уже начали терять надежду, как днем, когда я спал, послышался шорох в решетке, которая была утыкана сухарями, колбасой, салом и всем остальным, чем мы кормили Лариску. Она показалась и начала забирать еду. Мы обрадовались, что она жива, и пошли на прогулку.
После прогулки, когда мы выспались, она подошла к решетки и высунула свою морду. Мы с Андрюхой лежали не шевелясь, затаив дыхание, просто смотрели на нее и звали, чтобы она подошла к нам. Но она вылезла по веревке, потом на полдороги развернулась и забежала обратно. Через некоторое время она повторила этот маневр, и мы поняли, что она хотела, чтобы мы подошли к решетке. Мы были удивлены, пока не услышали писк.