У меня еще была слабая надежда, что японец позволил себе эксцентрическую шутку, этот странный доктор ИДЗАВА, и все сейчас завершится тем, что мы оба сдержанно улыбнемся и вновь расстанемся на какое-то продолжительное время. Однако все вышло не так.
– Предвидя подобное затруднение, я договорился с мисс ЭЛОИЗОЙ ШПАНГОУТТ, так зовут воспитательницу. И она может начать прямо с сегодняшнего вечера, с пяти часов. А сейчас… – японец посмотрел на свои швейцарские часы, усыпанные бриллиантами, – без двадцати пять.
– Очень хорошо. Вы, я вижу, и на самом деле все предусмотрели, доктор ИДЗАВА. Но в пять часов я должен сидеть за инструментом, вы же знаете.
– Разумеется, знаю. Поэтому я попросил воспитательницу прийти немного пораньше. И если она точна, то должна явиться сюда с минуты на минуту, чтобы я успел ее представить вам.
Действительно, в дверь в то же мгновение длинно и решительно позвонили. Пришла ЭЛОИЗА с большой сумкой из искусственной крокодиловой кожи. И я успел ей показать комнату на втором этаже, которую решил выделить для мальчика. А потом мы с доктором ИДЗАВОЙ распрощались, и я удалился в свою студию. Японец ушел из дома спустя ровно пятнадцать минут. С того времени его не было у меня десять лет.
ОБЕЗЬЯНА РЕДИН. В сумасшедшем доме мне рассказывал друг ТАНДЗИ, что за все десять лет, которые прожил он у английского аристократа, тот почти не разговаривал с ним, предпочитая изъясняться жестами – спокойными, благородными, многозначными, как движения опытного дирижера. А воспитательница мисс ЭЛОИЗА – та совершенно с мальчиком не разговаривала, потому что вначале, до шести лет, он не понимал по-английски, а впоследствии они оба привыкли не разговаривать друг с другом. Ему грозило вырасти немым, слабоумным, недочеловеком, если бы не музыка и если бы не учитель, господин МОРИ.
Этот японец, студент, постоянно жил в Лондоне, отец мальчика нанял его, когда мальчику исполнилось шесть лет, и студент стал приходить на дом, чтобы обучать ТАНДЗИ японскому и английскому. Итак, мальчик научился разговаривать позже, нежели играть по памяти АНГЛИЙСКИЕ СЮИТЫ Баха. И еще ТАНДЗИ сделал поразительное признание: он никогда специально не изучал нотной грамоты и так и не научился играть по нотам. У него оказалась сверхчеловеческая музыкальная память при абсолютном слухе – и он запоминал опусы во всех их частях, в развитии темы, в подробностях, с тончайшими ню-ансировками мелодии, в движении полифонии, во всех сложнейших перипетиях фуги. Запоминал, прослушав игру своего учителя, и тут же, вслед за ним, повторял только что исполненную музыку.