Сергей Петрович трясся в кузове грузовика, кутаясь в огромный овечий тулуп, вглядывался сквозь пелену колючих снежинок в знакомые пространства, смахивал с ресниц ледяные капли, думая о той, кто безвозвратно умерла.
Ему хотелось, чтобы вся его прошедшая жизнь сегодня закончилась и началась новая жизнь в лесу у отца: и он бы, как в детстве, помогал ему во всём, а потом, когда отец уйдёт на пенсию, сам стал бы лесником. Эта его будущая жизнь казалась ему сейчас простой и счастливой.
О Любе Сергей Петрович мог думать сейчас только то, что он не хочет больше о ней думать, что как было бы хорошо совсем о ней забыть, забыть её лицо, её голос, её глаза, забыть то, как она ему говорила: «Сергей Петрович, я люблю вас… Вот увидите, я ещё заслужу вашу любовь…»
Но как ни хотел он сам сейчас забыть о Любе, его рука помнила прикосновение Любиных губ и как-то по-особенному была горяча. Сергей Петрович злился на свою руку, он даже снял с неё рукавицу для того, чтобы его рука побыстрее протрезвела и забыла на морозе Любины губы. Он растирал руку снегом до крови, но ничего с ней поделать не мог. Рука была пьяна Любиным поцелуем и не собиралась о нём забывать, а только назло Сергею Петровичу и морозу, крепче цеплялась за воспоминание и оттого от счастья пьянела всё больше.
Чем дальше он шёл по наезженной машинами колее, припудренной свежим снежком, среди знакомых ему с детства деревьев, тем больше одна новая мысль развлекала и всё больше увлекала его. Сергей Петрович под гипнозом своей новой мысли свернул с дороги в лес, продолжая думать о своём новом увлечении.
Он вышел на полянку, постоял, глядя вокруг себя, словно чего-то ждал. Вокруг него тихо засыпал прозрачный заснеженный лес: солнце уже садилось, красные отблески неба отражались в чёрных стволах деревьев. Он снял с плеча чехол, собрал ружьё, зарядил оба ствола новенькими красными патронами, взвёл холодные курки, снова вспомнил Любочку, её глаза, и неожиданно для себя заплакал так легко, что в его груди от этих слёз вдруг ожило и зашевелилось забытое им ещё в далёком детстве, какое-то соленное смирное счастье. Ружейные чёрные стволы удачно поместились во рту, обожгли морозом и тут же прилипли к языку и губам Сергея Петровича. Рука, на прощание ещё раз вспомнила Любины губы Любы и приготовилась нажать на гашетку.