– А классиков разве мы не будем их изучать? – всё-таки я решился задать вопрос.
– Классики – это прошлое, а современная философия ушла далеко вперёд, – очень уверенно и как бы гордясь этим, ответила Светлана Сергеевна.
У меня такой ответ вызвал очередное изумление: как это классики могут уйти в прошлое – на то они и классики, чтобы их работы всегда оставались актуальны.
Я читал работы М. А. Розова и ничего в них не находил. Существует в науке одна традиция, потом её сменяет другая. Что здесь может сказать теория социальных эстафет? Только то, что одна эстафета сменила другую? Но это и так понятно! Главный вопрос ведь в другом – почему произошла эта смена. А вот здесь данная теория чем-либо помочь не в состоянии. Помимо этого, я вообще не мог понять, почему Краснова связывает теорию социальных эстафет с «Онтологией и теорией познания». Является ли вопросом теории познания то, как передаётся знание от одного человека к другому? Скорее, это относится не к теории познания, а к эпистемологии – предмету, который изучает существование знания в социуме. Вопросы же теории познания совсем другие: что такое истина, каковы её критерии, чем отличается знание от мнения, каковы пределы познания, и так далее. То, как человек познаёт, открывает истину и то, как знание существует – это несколько разные темы. Впрочем, и сама Краснова разделяла гносеологию и эпистемологию, отмечая, что первая про познание, а вторая про знание. Но тогда почему же мы по теории познания изучаем эпистемологию М. А. Розова, которая к истинной теории познания отношения почти не имеет? Спросить об этом у Красновой? Нет, нужно соблюдать субординацию – не студенты определяют, что они должны изучать, а преподаватели.
Позже, спустя много лет я узнал, что, согласно принятым официальным стандартам, эпистемология как дисциплина относится к «Онтологии и теории познания». Да и вообще, в работах многих представителей философии науки мне всё чаще попадалось употребление термина «эпистемология» как синонима теории познания. Термин же «гносеология» встречался крайне мало. Создавалось впечатление, что гносеологию стремятся заменить эпистемологией. А в одном интервью1 М. А. Розов сказал, что участвовал (вместе с Г. П. Щедровицким) в построении «новой области знания», которую тогда называли «теорией познания», а сейчас бы он её назвал «философией науки». А что имеется в виду под «теорией познания»: эпистемология или гносеология, если принципиально различать их подходы? В работах Розова, как правило, фигурирует термин «эпистемология». Получается, между эпистемологией и философией науки он ставил знак равенства, т.е. философия науки – это и есть эпистемология. С одной стороны здесь можно согласиться: и философия науки, и эпистемология изучают то, как познаёт наука. Гносеология же не ограничивается научным знанием. Но, с другой стороны, нельзя соглашаться с той тенденцией, которая сложилась в научной философии: с появлением науки объектом изучения стало не просто познание, а познание научное, тем самым гносеология стала вытесняться эпистемологией. А если мы вдобавок эпистемологию и философию науки ставим в один ряд, то теория познания вообще редуцируется к философии науки. Эпистемология – это вторичная дисциплина по отношению к науке. Наука познаёт сама по себе, а эпистемология лишь обобщает познавательные результаты этого. Гносеология же не признаёт за наукой первенства: она может указывать науке на познавательные ошибки. Если гносеология в научной среде заменяется эпистемологией, то теория познания мало что может дать науке, ибо она всегда будет оказываться позади её…