Попеленко, оставив председателя, появился в нужный момент:
– Оно, конечно, семейная приятность! Но, як подумать, политический момент! Офицер с фронту! Положено собрать, послушать подвиги, отметить…
– Отметим! – сказал Иван многозначительно.
Он сноровисто выгреб из печи угли, насыпал в зев чугунного утюга. Раздул жар, помахивая утюгом. Посмотрел в окно. Тоси не было видно. Лишь девчата все еще стояли у тына, обмениваясь шутками. Они то и дело обращались к Варе, которая продолжала загадочно улыбаться и, как старшая, отвечала односложно. А Тося… наверно, застеснялась, теперь ждет его.
…Серафима наслаждалась ролью любимой бабуси. Набросив на плечо отрез кремового файдешина, она крутилась перед тусклым, в пятнах, зеркалом:
– От материя! Файдешин! До чего ж ты до бабуси уважительный, Ваня!
Она притоптывала, заставляя материю развеваться:
Чий, чий каравай выше, чие дзицятко краше?
Наш, наш каравай выше, наше дзицятко краше!
Иван плюнул на палец, ткнул в отполированное днище утюга. Зашипело. Бросив на стол одеяло, разложил парадную гимнастерку. Прыснул водой. Еще раз посмотрел в окно. Варя все еще улыбалась, словно ждала чего-то.
На улице показалась мокрая, замученная лошадь, тащившая телегу со стогом сена. Со стога свисал огромный сапог возницы. Изредка крупная рука подергивала вожжи, заставляя кобылу двигаться. Проезд стога Ивана не интересовал. Тося среди девчат так и не появилась.
Варя бросила взгляд на копешку сена, на сапог. Улыбка исчезла.
– Варька, тебе сено привезли, – сказала Орина.
– Ой, – сказала красотка и пошла следом за телегой.
– Везучая Варька! – вздохнула Малашка. – Ей все привозят, Мокевна хозяйство держит…
– То ж Варюська, – заметила Галка. – Нам до нее не доплюнуть.
– Та ну, – Софа справлялась сразу с горстью семечек.
…Стог сена остановился у хаты Вари, выделяющейся размерами, широтой окон и белизной. Мокеевна принялась открывать створы ворот.
– Шо ты там, заснул? – крикнула Варя.
Ездовой зевнул и повернулся на бок. Сапог свесился еще ниже. За голенищем у ездового торчали рукояти двух крупных ножей. Они чуть выступили за край кожи, блеснула отточенная и отполированная сталь.
– Слезай, лодырь! – буркнула Мокеевна.
Когда лейтенант в очередной раз глянул в окно, улица опустела. Ветерок ворошил клок сена, оставшийся после проезда телеги.