– Тебя не касаются мои отношения с отцом, – бросила она. – И я не обязана оправдываться перед тобой.
Макисмиллиан снова задумчиво посмотрел не нее. Худое лицо, прямой нос с горбинкой, острые скулы, особенно выступающие в полумраке камеры. Кажется, черты лица еще больше заострились за те пару лет, что Нела не видела его. Взгляд у него был спокойным и каким-то заинтересованно-разочарованным. Взгляд человека, который не слишком доволен тем, что он видит, но с интересом наблюдает, ожидает чего-то. Он все еще стоял, заложив руки за спину, и Нела упрямо смотрела на него.
– Ну конечно, не обязана, – сказал наконец он. – Честно сказать, мне… жаль. Жаль твоего отца. Жаль, что ты занимаешься бессмысленной ерундой. Я не ожидал, что ты останешься такой наивной.
– Вот ведь жаль, что не оправдала твои ожидания, – Нела вскинула голову. – И ты бы лучше не моего отца жалел, а тех людей, о которых даже не принято говорить – что, стыдно? Вы же просто… пускаете их на мясо. Нет? – она прищурилась, заглядывая ему в глаза, будто не теряя надежды что-то в них разглядеть, – Скажи мне честно, за твоими нравоучениями есть стыд? Или просто лицемерие? Мы же такие прогрессивные, такие успешные, что нам до каких-то беспризорников и маргиналов, да? Это же просто расходный материал для ваших экспериментов с искусственным интеллектом?
Она мотнула головой, когда ее голос предательски сорвался.
Максимиллиан успокаивающе поднял ладонь и уже серьезно сказал:
– Не кричи. А теперь успокойся и послушай меня. То, что происходит в стране – результат эволюции, которая не имеет никакого отношения ни к лицемерию, ни к гуманизму. Теория Дарвина. Когда ты ешь стейк или бекон, ты плачешь от жалости к корове? Ты просто не задумываешься об этом. А если и задумаешься, то сразу отбросишь эти мысли и будешь наслаждаться вкусом сочного мяса. Твое счастье, что ты не страдаешь неизлечимой болезнью, от которой могут спасти только наши нейроисследования. А я знаю тех, кто жив только благодаря им.И они готовы на что угодно ради нашей помощи.
Нела с неприязнью покачала головой:
– Какое жалкое оправдание. Я знаю тебя, знаю, что ты готов оправдать все, что угодно, если это приносит лично тебе выгоду. Как и все остальные твари, которые называют свою жестокость прогрессом.
Максимиллиан ухмыльнулся: